Путешествие внутрь страны. Рассказы и повести.

Увы! Лес Мормаль — всего лишь роща, и мы скоро оставили его позади. А дальше, до конца дня, дождь продолжал налетать полосами, а ветер — порывами, и от этой капризной сердитой погоды сердцем овладевала глухая тоска. Странно! Всякий раз, когда нам приходилось переносить байдарки через шлюз и мы не могли укрыть наши ноги, обязательно разражался ливень. Обязательно. Именно такие происшествия вызывают личную неприязнь к природе. Ведь с тем же успехом ливень мог бы разразиться на пять минут раньше или на пять минут позже, и невольно проникаешься убеждением, что это делается только тебе назло. У Папироски был макинтош, и он мог более или менее игнорировать эти козни. Но мне приходилось терпеть сполна. Я вспомнил, что природа — женщина. Мой товарищ, пребывавший в менее мрачном расположении духа, с большим удовольствием выслушивал мои иеремиады и иронически мне поддакивал. Он незамедлительно приплел к делу приливы, «которые, — заявил он, — были созданы исключительно для того, чтобы досаждать байдарочникам, а заодно в потакание пустому тщеславию луны».

У последнего шлюза перед Ландреси я отказался продолжать путь и под проливным дождем расположился У берега, дабы выкурить живительную трубочку. Бодрый старикашка — не иначе, как сам дьявол, по-моему, — подошел к воде и стал расспрашивать меня о нашем путешествии. По простоте душевной я раскрыл ему все наши планы. Он сказал, что в жизни не слышал ничего глупее. Да разве мне не известно, осведомился он, что по всему нашему маршруту тянутся одни сплошные шлюзы, шлюзы, шлюзы, не говоря уж о том, что в это время года Уаза совершенно пересыхает.

— Садитесь-ка в поезд, юноша, — посоветовал он. — И поезжайте домой к папе и маме.

Я был так поражен злоехидством старика, что не мог произнести ни слова. Вот дерево никогда не наговорило бы мне ничего подобного! Наконец я обрел дар речи. Мы плывем от самого Антверпена, сообщил я, а это не так уж мало, и проделаем и весь остальной путь назло ему. И не будь у меня никакой другой причины, я все равно теперь это сделаю, потому что он посмел сказать, будто у нас ничего не получится! Почтенный старец бросил на меня презрительный взгляд, охаял мою байдарку и удалился, покачивая головой.

Я все еще кипел бешенством, когда явилась пара юнцов и, приняв меня за слугу Папироски, — наверное, потому, что я был только в свитере, а он еще и в макинтоше, — принялась задавать мне вопросы про мои обязанности и про характер моего хозяина. Я сказал, что человек он вообще-то неплохой, но вздумалось ему отправиться в это дурацкое путешествие!

— О нет-нет! —сказал один из них. — Не говорите так, оно вовсе не дурацкое; это очень мужественный план и делает ему честь.

Я твердо верю, что это были два ангела, ниспосланные ободрить меня. До чего приятно было повторять зловещие предсказания старца, словно они исходили от меня в моей роли недовольного слуги, и слушать, как эти восхитительные молодые люди небрежно отмахиваются от них, точно от безобидных мух.

Когда я пересказал этот разговор Папироске, он сухо заметил:

— У них, должно быть, странное представление об английских слугах! У этого шлюза ты вел себя со мной по-свински.

Я был сконфужен, но, с другой стороны, я же не виноват, что меня вывели из себя.

В Ландреси

В Ландреси дождь продолжал идти, а ветер — дуть, но мы нашли номер с двумя кроватями, хорошо меблированный, с настоящими кувшинами для воды и настоящей водой в них, и еще обед, настоящий обед, не обиженный и настоящим вином. Пробыв одну ночь коробейником, а весь следующий день — жертвой стихий, я теперь чувствовал, как все эти блага согревают мое сердце, подобно солнечным лучам. Обедал в гостинице и английский скупщик фруктов, разъезжавший по этим краям с бельгийским скупщиком фруктов, а вечером в кафе мы наблюдали за тем, как наш компатриот спустил порядочную сумму, играя в «пробку», — не знаю, почему, но это было нам приятно.

Мы познакомились с Ландреси ближе, чем рассчитывали, так как погода на следующий день словно с цепи сорвалась. Однако это местечко не слишком приспособлено для отдыха во время путешествия, ибо оно состоит почти исключительно из всяческих укреплений. Внутри этих укреплений несколько кварталов жилых домов, длинные казармы и церковь по мере сил выдают себя за город. В здешней коммерции, по-видимому, царит глубокий застой, и лавочник, у которого я купил огниво за шесть пенсов, так расчувствовался, что в придачу набил мне все карманы запасными кремешками. Единственными общественными зданиями, представлявшими для нас интерес, были гостиница и кафе. Однако мы посетили и церковь. Там покоится маршал Кларк. Но так как мы никогда даже не слышали об этом доблестном воине, то выслушали это известие с неколебимым мужеством.