Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг.

Чёрный коршун парит широкими кругами в вышине и зорко высматривает для себя какую-нибудь добычу, часто остаток от обеда орла, ястреба или сокола. Даже сороки вместе с воронами и те держатся по берегу Сунгачи, поживляясь иногда чем бог послал.

Каждодневные охотничьи экскурсии делаются теперь баснословно удачны, так как уток можно настрелять сколько угодно, хотя притом очень много пропадает подстреленных и убитых, падающих на противоположную сторону и на середину реки. Моя лягавая собака, слазив раза два-три в воду, часто при морозе в несколько градусов, обыкновенно окончательно мёрзла после такого купанья, стучала зубами и не хотела итти вновь; да я и сам посылал её только за особенно редким или красивым экземпляром. Не было никакой надобности гоняться за всякой убитой уткой, когда в несколько минут можно было настрелять ещё целый десяток.

Иногда за одну охоту я убивал 30-40 штук и вообще всю весну продовольствовал как себя с товарищем, так равно двух своих солдат почти исключительно гусями да утками.

Обилие последних до того было велико, что они не только попадались на каждом шагу по реке, но даже беспрестанно садились, пока не начали таять болота, на лужи возле домика, в котором я жил.

Бывало, препарируя какую-нибудь птицу или занятый писанием своих заметок, я постоянно держал возле себя ружьё и стрелял садившихся на луже уток из разбитого окна комнаты, в которой жил; между тем как казаки, находившиеся на посту, делали то же самое из окна и сеней своей казармы, употребляя, за неимением дроби, крупную соль.

В то же время, не довольствуясь дневными охотами, я устроил на полынье озера засадки, в которые отправлялся вместе с товарищем за полчаса или час до рассвета. Ещё с вечера обыкновенно собирались сюда огромнейшие стада уток, проводили ночь жируя и утром, с восходом солнца, летели на Сунгачу. Этих-то уток и стреляли мы на рассвете, когда они целыми кучами подплывали к нашим шалашам.

Конечно, не было никакой особенной надобности в подобных ночных охотах, так как уток и днём можно было настрелять сколько угодно, но здесь уже действовала охотничья жадность, ради которой я часто не знал даже, что делать с целой кучей набитых птиц.

Возвратясь с восходом солнца из засадки домой, мы пили чай, завтракали и тотчас же отправлялись на охоту вниз по Сунгаче. Часто, кроме одного двухствольного ружья, я брал с собой ещё штуцер для стрельбы крупных и осторожных птиц, и хотя очень накладно было носить одно ружьё в руках, а другое за спиной, но зато я мог стрелять всех и каждого, не заботясь о расстоянии.

Лишь только мы выходили из дома, как тотчас же начиналась стрельба и охота, об удаче которой в это время года нечего здесь и спрашивать. На каждой луже, на каждом шагу по берегу реки - везде встречаются стада уток, гусей, крахалей, бакланов, белых и серых цапель, реже лебеди, журавли и ибисы. Всё это сидит, плавает, летает и очень мало заботится о присутствии охотника.

Выстрел за выстрелом гремит по реке, но ближайшие спугнутые стада тотчас же заменяются новыми, между тем как ещё целые массы, не останавливаясь, несутся к северу, так что в хорошее утро слышен в воздухе только неумолкаемый крик на разные голоса и свист крыльев. Иногда среди этого хаоса вдруг раздаётся шум наподобие бури и, быстро оглянувшись кверху, видишь, как целое стадо уток, в несколько сот экземпляров, летевшее высоко, но вздумавшее присесть на Сунгачу, бросается, словно падающий камень, из-под облаков на поверхность воды.

Идя по берегу и беспрестанно стреляя то в лёт, то в сидящих, мы с товарищем скоро набивали порядочное количество, и для того чтобы не таскать убитых понапрасну взад и вперёд, обыкновенно оставляли их где-нибудь в заметном месте и брали уже на возвратном пути.

Однако, оставляя таким образом застреленных птиц, необходимо хорошенько их прятать, потому что в противном случае вороны, сороки, коршуны и белохвостые орланы не преминут в отсутствие охотника воспользоваться его добычей, что случалось и со мной с первых разов, когда я не был ещё достаточно знаком с воровскими наклонностями этих птиц.

Нужно непременно или закопать убитых в снег, но притом довольно глубоко, или привязать верёвкой к суку дерева так, чтобы они висели свободно. Вероятно, подозревая в таком случае ловушку, ни один из хищников не дотронется до оставленных птиц, хотя кругом их обсядут на деревьях целые десятки ворон и сладко поглядывают на лакомую добычу.

В полдень, а часто и далеко позднее, возвращались мы с охоты, обедали и затем принимались препарировать лучшие или редкие экземпляры из нашей утренней добычи.

Удостоенные такой чести, птицы ещё на охоте завёртывались в бумагу или тряпку, чтобы не помять и не испачкать перьев, а затем носились с осторожностью, отдельно от прочих своих собратий, предназначенных собственно для еды.