Путешествие в страну миражей

Мне было все равно — «фобия» это или «мания». Авторитетных высказываний в пользу путешествий я тоже знал немало. Иван Черский, например, говорил: если бы люди не путешествовали, как бы они узнали о красоте мира, о красоте дел человеческих? Николай Пржевальский утверждал: жизнь хороша уже тем, что можно путешествовать.

Дискуссия шла своим путем и не желала останавливаться. Вспомнили Жюля Верна, изъездившего свет только в своих романах, и домоседа Эммануила Канта, никогда не выезжавшего из Кёнигсберга. Одни говорили о здоровье, которое укрепляется в путешествиях. Им возражали: сколько примеров, когда путешественники теряли в дальних дорогах не только здоровье, но и жизнь! В пути можно встретить верного друга? Но в эпоху, когда в пору говорить о переизбытке контактов между людьми, для этого не обязательно уезжать далеко…

И тогда знакомый поэт Владимир Михановский прочитал свои стихи:

— Ухожу в тускнеющие дали… Кого ищу? Да полно, не себя ли?..

И это примирило всех. Да, есть у человека потребность хоть иногда побыть наедине с самим собой. «Уединяюсь я… И оживает в думах все, что вокруг и там, за тридевять морей», — писал Ата Атаджанов. Кроме того, человеку очень нужны испытания. «Дух странствий» сидит в каждом из нас, только одним он не дает покоя, в других дремлет до поры. Мало людей, кому хоть раз в жизни не потребовалось совершить нечто. Для самоутверждения. И вероятно, для этого лучше всего подходит древнейший способ — путешествие.

Любопытно, что магометанская религия даже предписывает путешествия как форму испытания верности Пророку. Каждый правоверный должен совершить паломничество. До недавнего времени это совсем не выглядело туристской поездкой: не всем удавалось добраться до Мекки через мертвые просторы Аравийских пустынь. Трупами выстланы тропы к святым местам. Не так давно, в сентябре 1951 года, больше семисот паломников погибло в песках от солнечного удара. Не случайно так почитались люди, сумевшие преодолеть все беды дальних дорог и благополучно вернуться на родину. Они приобретали право присоединить к своему имени титул «хаджи» (от «хадж» — паломничество).

И мы в путешествиях тоже испытываем себя — свою силу, выносливость и мужское достоинство. И укрепляем свое здоровье, и, конечно, ищем знаний и впечатлений. И радости. Мы радуемся случайным улыбкам девушек на улицах чужих городов и вздыхаем, услышав грустную песню в степи, и жгуче тоскуем по дому, когда по гостиничным окнам или стенам палатки хлещут дожди. И вспыхиваем от неожиданной любви к хорошим людям, встреченным в пути. И часами простаиваем перед музейными шедеврами. И подолгу бродим по незнакомым улицам, удивляясь всему, переполняясь поэтическими восторгами. Пусть мы немного беззаботны в пути. Но это, наверное, оттого, что радостно узнавать свою страну, что ветер странствий на дорогах Родины — всегда попутный. Беззаботность — это, может быть, как раз то, что в наше время отличает путешествие от деловой поездки…

Если вы, читатель, думаете, что достаточно сесть в самолет Москва — Ашхабад, чтобы попасть в пустыню, то ошибаетесь. Самолет приземлится на окраине зеленого города, куда более зеленого, чем Москва. И вы будете ходить по улицам, как по аллеям парка, где из-за деревьев не видно домов, где кроны старых платанов порой совсем закрывают небо, образуя высокие арки. И будете любоваться говорливыми арыками, бегущими вдоль тротуаров, и подолгу стоять на площадях, с удовольствием ловя лицом влажный, туман фонтанов, и удивляться экзотическому дереву маклюре, роняющему в арыки зеленые мячи своих плодов.

— Чистые пески теперь увидеть не просто, — сказал мне директор Института пустынь Агаджан Бабаев. — Но есть у нас, так сказать, «эталон пустыни» — Репетек…

В Репетеке мне уже приходилось бывать. Несколько лет назад я попал туда проездом в пору весеннего цветения, и тогда Репетек показался мне скорее «эталоном оазиса». Поляны в саксаульниках, устланные алыми маками, желтые цветы эфедры, спрятанные меж длинных и тонких стеблей, похожих на стократ увеличенные хвоинки, огромные — с газету — листья ревеня на песчаных склонах, тихий шорох коричневых бубончиков илака — той самой осоки, которую каракульские овцы предпочитают любому лакомству. И пахучие кандымы вперемежку с печально поникшей акацией, и зеленые пучки селина рядом со смирновией туркестанской, усыпанной фиолетовыми глазками мелких цветов…

И вдруг — «эталон пустыни». Чтобы убедиться, до чего многолики и обманчивы эти земли, я отправился на вокзал и в тот же вечер уехал, как здесь говорили, в самое сердце Восточных Каракумов. Уехал по той самой железной дороге, проложенной через пески еще в конце прошлого века, в возможность постройки которой сначала не верили, на которую долгое время смотрели как на одно из чудес пустыни и которая очень помогла потом Туркменистану в его историческом рывке через века отсталости.