Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

Отец художника был статским генералом, заведовал царской охотой. Семья жила в Петергофе. Мальчиком Анатолия отдали в Кадетский корпус, потом в Тверское кавалерийское училище, из которого он вышел в Финляндский полк. Первую мировую войну начал подпоручиком, закончил подполковником, стал летчиком, служил на Гатчинском аэродроме. Был сбит немцами, редкий случай — уцелел: повис на дереве.

Фотография «чуда» обошла петербургские газеты. Была даже выпущена специальная открытка. Дальше произошла революция, при неизвестных для Игоря обстоятельствах погиб его дед, генерал. Гатчина, где служил отец, к революции не присоединилась. Игорь помнит рассказ отца о том, как тот был в делегации летчиков на приеме у Ленина в Смольном. Но о чем и как шли переговоры? Игорь не помнит деталей. За отцом он не записывал, все ушло из памяти. Братья отца воевали в белой армии, отец, с детства мечтавший стать художником, участия в революции не принял никакого. Он дошел учиться живописи. Поступил в Академию художеств, был в классах у Кардовского, Кустодиева, потом у Савинова. Давно кончилась гражданская война. Началась жизнь профессионального художника, вполне успешная. Казалось, все впереди. В начале 30-х годов арест и пять лет Свирских лагерей. Возвращение в Ленинград.

— Хотите, покажу все бумаги, касающиеся лагеря? — предложил мне Игорь. — Каким-то чудом отец все сохранил, все документы о семье, начиная с дореволюционных лет. Папа всегда говорил, что это общая история всего русского народа. Знаете, отцу, мне кажется, повезло. У него были верные друзья, они посоветовали ему немедленно уехать из Ленинграда и отправили его в Симферополь, там он возглавил местное отделение Союза художников.

Игорь рассказывает, а я вспоминаю Симферополь, зеленый, красивый город. Если бы еще он был бы таким же чистым и ухоженным, как Сан-Франциско.

— А вы бывали в Симферополе? — спрашиваю я Игоря, мало надеясь на положительный ответ.

— А как же! Как только это стало возможным, мы приехали в Симферополь всей семьей, и я нашел наш старый дом, встретил соседку, которая хорошо помнила моих родителей. Мне было двенадцать лет, когда началась война, но оказалось, что я многое помню.

— Из того, что происходило до войны?

— Да, конечно, оказалось даже, что в памяти всплыли разговоры взрослых: поначалу папу сильно притесняли в Симферополе, называли его белобандитом — за дворянское происхождение и участие в первой мировой войне. Началось все с самой настоящей опасной травли, а потом как-то сгладилось, перед войной заговорили о том, что пришла пора снять с него судимость. И тогда можно было бы возвращаться в Ленинград, о чем папа мечтал, у нас там, как это ни странно, даже квартира сохранялась. И тут война. Это я тоже помню. Ужасная ситуация. Эвакуироваться не удалось, немцы очень быстро захватили Крым. А через год меня, мальчишку, фашисты уже пытались угнать на работу в Германию. Угоняли всех подряд, это я тоже помню. Тут папа и решился, я думаю, во многом ради меня. Если на Восток нельзя, там линия фронта, то остается Запад.

— Но и на Западе линия фронта, — перебиваю я, может быть, не совсем корректно.

— Да, но знаете, кто ее держал на юге? Румыны! А это не совсем то, что немцы. И не забудьте, папа бывший царский офицер, а среди румын были люди, сражавшиеся в годы первой мировой войны против немцев в русской армии. Думаете, они симпатизировали Гитлеру? Вовсе нет. Мобилизовали, приходилось служить… Был такой полковник Келлер, был барон Кристи-Голицын, сосланный еще Николаем II в Бессарабию за убийство жены. Оба они тайком помогали русским чем могли. Когда шла речь о том, что меня вот-вот угонят в Германию, возник такой план: переправить нашу семью в нейтральную страну. А какая нейтральная страна в те годы? Швейцария. В Одессе было открыто швейцарское консульство. Значит, надо было сначала переправить нас в Одессу. А это через немецкие патрули. Сделать это было нелегко. Тогда отца переодели в раненого румынского солдата, замотали ему голову бинтами, мать — в форму сестры милосердия, меня спрятали. Этот момент я тоже хорошо помню: ведь мы рисковали жизнями в случае разоблачения. В Одессе папа получил швейцарские паспорта, и мы тронулись в путь. Он оказался очень долгим. Как вы думаете, сколько мы добирались до Швейцарии?

— Ну месяц, — говорю я.

— Семь. Скорее всего потому, что с нами ехало несколько еврейских семей.

— Как? — изумляюсь я. — Каким образом?

— Не знаю, у них тоже были паспорта, то ли шведские, то ли швейцарские.

— Как же их удалось получить?