Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

— Дорогой Иван Нестерович, вы у нас в стране впервые, понравилось ли вам?

— Это Родина моя, какой разговор. Но есть у меня и замечания.

— Слушаю вас, дорогой Иван Нестерович!

— Почему у вас так много народу без дела болтается?

— Например?

Не хотел я ему примеры приводить, да пришлось:

— Почему, например, у вас в ресторанах шесть девок один котел щей варят? Я такого нигде не видел, это безобразие.

Начальник этот слегка улыбнулся:

— Совершенно с вами согласен, Иван Нестерович.

— Я по всем городам по магазинам прошелся. Очень много девок за прилавками стоят и скучают. Их бы уволить.

Еще шире улыбка у начальника:

— Совершенно с вами согласен, Иван Нестерович.

— Ходил я, изучал фасоны мужской одежи. Пиджаки сшиты плохо. У меня была швейная фабрика, я понимаю. Рукава у вас не умеют вшивать…

— Ну и что вы посоветуете, Иван Нестерович?

— Что ж советы-то пустые давать. У меня к вам предложение. Дали бы вы мне здесь, в Москве, комнатенку. И что кушать, обеспечили бы. Стал бы я у вас жить, учеников завел бы, закройщиков. Мужские костюмы учил бы шить.

— Какой вы активный, однако, Иван Нестерович, в ваши-то годы! Удивительно просто!

А сам, между прочим, постарше меня.

— Да, говорю, у меня голова не для декорации…

Поглядел я на него внимательно, а он в открытую смеется. И так обидно мне стало!

— Если вы считаете, что перед вами глупый чудак, считайте, как хотите, а мне все равно.

А он еще пуще заливается:

— Ну вы и активист. Значит, правду мне о вас докладывали, что вы крупный активист.

Начальник этот все смеется, а я молчу: сдержусь, думаю, все ж таки это моя Родина. И чего он надо мною смеялся? Что такого смешного я предложил? В Москве поселиться и даром людей профессии учить? Никак ничего не пойму. Может, объясните мне, душенька?

…Был осенний теплый вечер. Мы стояли под Большим деревом на пустынной темноватой улице. Вдруг на нее въехал длинный фургон с мороженым. Из соседних домов выбегали дети, выстроилась очередь. Улица ожила.

— Это итальянские ребята, а это греческая семья, — объяснял Иван Нестерович, — а это пуэрто-риканские хлопчики. Хотите мороженого? Нет? Жалко. Я люблю. Может, сбегать все же? Душенька, как я рад, что вы с мужем у меня в гостях. — Иван Нестерович приложил ладонь ко рту, задумался. — Снова советские гости, как в войну… А, может, нынче в последний раз?

— Почему в последний? — запротестовали мы. — Приезжайте в Москву, теперь к нам в гости.

— Приеду, если позовут. Да только что ж деньги-то зря переводить? Я б хотел с пользой приехать. Я без пользы жить не привык…

Почва под ногами

Михаил Григорьевич Щербинин.

1

Автобус мирно катит по непривычно узкому для Америки, извилистому шоссе, идущему вдоль залива мимо игрушечно чистых, веселых городков. Все вокруг цветет. Весна, конец мая, лучшее время в году. Сколько раз воображала себе: как это выглядит? Оказывается, все просто. Остановка. Старые развесистые деревья. Коричневатая деревянная доска, которую сразу и не заметишь. Надпись: «Толстовский центр».

На Толстовской ферме сегодня большой праздник — пятьдесят лет со дня основания фонда. Прием, видно, давно начался. Под большим полосатым тентом белеют накрытые столы. Под другим, рядом, прогуливаются по зеленой лужайке нарядно одетые люди. Мы вошли под тент. Стол с овощами и сыром, официанты разносят пирожки. Оглядываюсь. Ну вот, мой добрый неутомимый гид по Нью-Йорку старой эмиграции, отважно привезший меня и сюда, Михаил Григорьевич Щербинин, 83-летний человек с душой и повадками счастливого ребенка, уже бесследно исчез, хотя клятвенно обещал меня не покидать. Бросил, думала я мрачно, доверилась, а ведь сам предупреждал, что «советские» в гостях на ферме еще не бывали и потому возможны «неприятные моменты». Вот сейчас моменты и начнутся, никого вокруг не знаю. И тут, к счастью, я увидела знакомую пару — экономиста Василия Васильевича Леонтьева и его жену Эстелл. Да, вспоминаю я, они собирались быть непременно, Леонтьев — один из директоров-распорядителей фонда. Здороваемся. Василий Васильевич предлагает посмотреть стенды, расставленные вдоль лужайки. На них история фонда за пятьдесят лет. Мы рассматриваем пожелтевшие старые фотографии — Александра Львовна Толстая, Татьяна Шалфус, Игорь Сикорский и совсем молоденький, худой, высокий — нынешний президент фонда князь Теймураз Багратион. Снова Сикорский: дерзкая фигура на фоне геликоптера. Снова А. Л. Толстая, коленопреклоненная, уже немолодая — закладка Старческого дома. Вокруг нее духовенство. Еще один стенд, и снова старые фотографии — птичник, вольготно расположившаяся на траве довольно тощая свинья, молодой человек с вилами в руках перебрасывает сено… И тут за нашими спинами раздается бодрый голос Михаила Григорьевича:

— И уже никто в мире, наверное, не помнит, что это сын посла Извольского, Гриша, он здесь много помогал. А вы знаете историю покупки фермы? — Леонтьевы неопределенно пожимают плечами. — Значит, не знаете? А было так. Мне Александра Львовна много раз рассказывала.

— А вы были с ней знакомы?