Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

Все магазины на этих улицах, вернее, в переулках пестрят малоприметными названиями. Есть только один, надпись на дверях которого, по-русски, бросается в глаза: «Слава богу, наконец-то я дошел до Коли».

Коля — монополист. Коля торгует искусственными шубами, жакетами, куртками вот уже несколько десятилетий. Колю знают все советские командировочные: одно время искусственные шубы были в большой моде. Коля довольно высокий, сухопарый, с костистым злым лицом. Говорит, всю войну сражался в Красной Армии, вернулся на Карпаты, оттуда переехал в Польшу, попал в Америку. Коля любит хвалиться двумя вещами: он миллионер и друг всех знаменитых «советских». Друг не друг, но когда к нему заходит свежий покупатель, Коля раскладывает, как пасьянс, свою коллекцию фотографий с автографами. И действительно, кого только нет среди его покупателей: и знаменитые артисты, и спортсмены, и ученые. Советский человек за границей доверчив и простодушен, и когда Коля начинает свои рассказы о войне, его жалеют: вот он здесь, в этой душной, темной, забитой товарами лавке.

Фотография? Пожалуйста! Автограф? Конечно! А Коля делает свой бизнес и удовлетворяет свое непомерное тщеславие. И грубо, язвительно разговаривает с теми, у кого нет денег, смеется над неграми, над бедными женщинами, долго раздумывающими над грошовой покупкой.

Но сложен человек. Коля, по его словам, воевал в артиллерии. И раз в год язвительный, процветающий, неутоленный, что-то скрывающий в своей жизни от постороннего глаза Коля гуляет. Празднует День артиллериста. Сидит, пьет, заказывает музыку. Заказывает одно и то же: «Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовет отчизна нас, из сотен тысяч батарей…» Коля подпевает и, по некоторым свидетельствам, плачет. В русском ресторане далеко не все настроены так патриотично. Среди эмиграции есть разные люди. Они пытаются запретить оркестру играть «артиллеристов». Но оркестру заплачено. К тому же это уже ежегодная традиция. Тогда подходят к Коле, задираются, Коля в ответ задирается еще пуще. Учтем, Коле за шестьдесят. В итоге Колю бьют.

Легенда это или быль? Кто знает. На пустом месте легенды не рождаются. Нужна ли эта легенда Коле для бизнеса? Вряд ли. Мало кто из проезжающих успевает и хочет узнать подробности из жизни этой странной, совсем не американской улицы, где правят свои законы, где неизвестно откуда появляются товары, с годами все чаще дорогие, где — вот почему и бывают здесь приезжие — круглый год идет торговля несезонными товарами. Весной, уже в марте, в обычном магазине можно купить только вещи на лето — купальники, шорты, майки, блузки. Здесь и в июле, в несусветную жару, идет бойкая торговля дубленками, шубами, теплыми куртками, стеганками. Выхода у приезжего человека нет — надо ехать на Орчард-стрит, выполнять заказы близких.

Если свернуть от магазина «Слава богу, наконец-то я дошел до Коли» направо, на широкую старую улицу Ха-устон, то через двести метров будет приметное объявление: «Кац деликатессен». В этом кафе — разгул восточноевропейской кухни. Пирожки, мясо, ростбиф, все натуральное, все не потеряло своих первоначальных запахов и вкусов. Еда напоминает Украину, Белоруссию, Польшу. Хозяева деликатески владеют этим кафе в течение многих десятилетий. Длинные ряды столов, есть ряд, где обслуживают официанты, остальные столы самообслуживания, стоишь в очереди, выбираешь, от какого куска чего отрезать, чтобы сконструировался огромный бутерброд — сэндвич. К бутерброду положены соленые огурцы, их достают из бочки. Тут, стоя в очереди, мы и познакомились с одним из продавцов. Услышав русскую речь, он спросил:

— Из Москвы? — и по его говору стало ясно, что он из Москвы тоже. Эдик, человек лет пятидесяти, обрадовался нашему появлению, побежал куда-то в закрома, принес особый окорок, посоветовал, что с чем соединить, чтобы было вкуснее, и, когда мы, принеся свои подносы, уселись за стол поесть, подсел к нам.

Эдик, и это сразу поразило, ни о чем, собственно, не спрашивал.

— Последнюю «Литературку» читали? Ничего они там выдали про… — он изложил содержание острой статьи. — А последние номера толстых журналов читали?

Он сидел рядом на стуле, в белом длинном фартуке, черноволосый, черноглазый, с живым, выразительным, очень подвижным лицом. Мы ели мясо, запивали чаем (кофе здесь не положен) и разговаривали о великих новостях в советской литературе, поражаясь горячей осведомленности нашего собеседника.

— А кто вы по профессии?

— Врач, врач-фармацевт, но здесь мой диплом не признали. Я учусь уже много лет, скоро сдам последние экзамены, но думаю, места не получу: пятьдесят для Америки — возраст староватый.

— А приехали давно?