Если вы хотите действительно продвигаться на нижних уровнях, остается положиться только на две ноги и полированные салазки. Но даже здесь могут возникнуть трудности, если те, кто делал ваши ботинки и перчатки, соврали относительно их надежности.
Эти новости Серну, похоже, не слишком понравились, тем более удовольствие, с каким я расписывал предстоящие трудности.
— Сколько нам предстоит пробыть внизу? — спросил он.
— Ни минутой больше, чем потребуется, — заверил я его. — До интересных мест я собираюсь добраться так быстро, как позволит моя походка. Если ничего плохого не произойдет, то в холоде мы пробудем лишь несколько дней.
— А потом?
— Газовые пакеты будут обновлять воздух в течение тридцати дней. Сам скафандр рециркулирует всю воду, выделяемую организмом, и введенные углеводороды — это позволит нам идти до тех пор, пока не начнет ухудшаться качество воздуха, но вес мы будем терять, а пищеварительные отходы будут выводиться. Надеюсь, ты привычен к таким побочным эффектам.
Он уныло посмотрел на меня. Мне не хотелось расспрашивать его, какой максимальный срок доводилось ему проводить в скафандре жизнеобеспечения — тот вряд ли был на уровне моего, — но в моем послужном списке не значились армии инопланетян, пытавшихся взорвать, поджарить или испарить меня.
— Полагаю, у тебя уже есть опыт обращения со скафандрами и газовыми пакетами, — кротко произнес я.
— Тяжелыми скафандрами мы пользовались только в безвоздушном пространстве, — безразлично ответил он. — Большинство настоящих боев проводилось на поверхности. Температура, как правило, была нормальной, а воздух пригодным для дыхания — если не считать того, что саламандры вовсю использовали биотехнологическое оружие. Вироиды, нейротоксинные бактерии и тому подобное… Все, разумеется, настроенное против человека. В основном мы носили тонкие стерильные костюмы, похожие на всем известные пластиковые сумки, которые не сильно стесняли движения. Еще было микрокапиллярное белье, собиравшее пот. Прежде чем его надеть, приходилось выбривать все волосы… Нам давали мазь, предотвращавшую рост волос, но от чесотки она не помогала. Через пять-шесть дней миссии я почувствовал, что мое тело распухло. И не почешешься… то есть нормально не почешешься.
Мы привыкли ходить крадучись под голубым небом, которое можно встретить на любой подходящей планете, или под звездами, когда вокруг много всякой красивой зелени, иногда города, не важно — чьи… Но воздух вокруг всегда был наполнен такой гадостью, что стоит один раз вдохнуть, и ты уже сплошной гангренозный комок. Даже когда воздух был чист, все равно приходилось носить костюмы… на всякий случай. Мы полагались на машины жизнеобеспечения, висевшие у нас на спине. Костюмы были практически непробиваемые… их не порвешь, что бы ты с ними ни делал… Но я почему-то никогда не любил ни до чего в них дотрагиваться, а то уколешь палец и сдохнешь, крича от боли.
Заплечный аппарат мне тоже никогда не нравился. Его не видно, до него не дотянешься… но моей химией он управлял, как маленький бог. Иногда он казался также далеко, как корабль или звезды в небе.
Если б он удосужился замолчать, я бы сказал ему, что вполне понимаю, как он себя чувствовал. Но он все бубнил и бубнил, убежденный, что я этого не знаю. Такова была разновидность его паранойи.
— Здесь все будет не так, — сказал я. — У громил Амары Гююра будут добрые старые ружья, и у вашего приятеля андроида — тоже. Но даже в этом случае там, в холоде, достаточно одного попадания, и ты — покойник. Еще глубже, там, где Саул обнаружил жизнь, мы, возможно, переживем одну или две раны… но тогда останемся там, как в капкане, навсегда. Изнутри запросить помощь по радио будет невозможно.
— Об этом не волнуйся, — сказал он. — Когда дело дойдет до стрельбы, мы им покажем, а ты пока не назвал ничего, что могло бы замедлить наш ход.
Я хотел спросить его, не страдает ли он клаустрофобией. Там, внизу, будет много открытых пространств, но придется идти также и по узким коридорам настоящим кротовым норам, совершенно не похожим на те, которые наши звездолеты оставляют в подпространстве, перекочевывая из одной точки космоса в другую. Чем больше я приглядывался к капитану и ее бравым парням, тем больше росла во мне уверенность, что они сумеют вести себя разумно даже в условиях, которые для них абсолютная terra incognita. Может быть, все они и сумасшедшие, но ребята крепкие — сомнений нет.
— Если на войне было так плохо, как ты говоришь, — заметил я, — то, по-моему, вам следовало после окончания направиться прямиком домой. Зачем было тащиться сюда?
Едва приоткрытыми губами он произнес:
— Она не окончена.
— Нет? — скептически спросил я. — Не ты ли сказал, что из всей той гуманоидной расы остался один паршивый андроид?
"Точно, особенная паранойя!" — подумал я, когда тот отвернулся.
Он тихо сказал:
— Надо довести дело до конца. Это необходимо.