Путем дикого гуся

Второй камень — ладожский гранит. Он бывает разных оттенков: серый, розовый, иногда с красными прожилками, словно налитый кровью. В 1973 году скульптор Борис Дюжев изваял из него памятник академику Отто Куусинену, компилятору новой версии «Калевалы» и председателю Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР (при Сталине). Он стоит на углу улиц Ленина и Пушкина, а я каждый день прохожу мимо, направляясь к озеру.

Третий — черный диабаз. Отполированный, он напоминает мрамор и после дождя сверкает, словно инкрустация черного дерева на мокром граните. Или ламаистские четки.

Вдоль Онежского бульвара выстроились памятники. Подарки братских городов со всего мира. Первой появляется из предрассветных сумерек голая красавица с пышной грудью из французского города Ла-Рошель. Сделана фигура так затейливо, что один ее глаз поглядывает на озеро, а другой — на улицу Пушкина, параллельную Онежскому бульвару, словно любуясь сквозь золотую листву зданием педагогического университета. Таблица на фасаде здания сообщает, что это здание первоклассного качества — произведение архитектора Фарида Рехмукова 1961 года.

Позади французской красотки торчат из земли металлические треугольники — от совсем маленького до огромного. Это «Волна дружбы» Анны Кеттунен, дар финского города Варкауса. Петрозаводцы иронизируют, что металлическая «волна» напоминает кривую улыбку губернатора Карелии Сергея Катанадова. Консульство Финляндии находится на улице Пушкина, как раз напротив сего дара.

Несколькими шагами дальше — синяя арка (эмблема карельского единства) от финского Йоэнсуу. В зависимости от угла зрения она кажется сплошной или расколотой. Влюбленные любят прогуливаться под ней за руку — якобы это хорошая примета (курам на смех), обещающая счастливую совместную жизнь.

«Под одними звездами» Райнера Кесселя — подарок Нойбрандербурга — издалека можно и не заметить. Подумаешь: обычная жестянка, продырявленная и изогнутая. Подойдешь ближе — выясняется: карта звездного неба. Будто бы ночью сквозь эти отверстия светят звезды. Хотя у польского дипломата из Питера, с которым мы гуляли тут летом, возникли ассоциации со следами пуль. «Смотрите, — хохотнул он, — это похоже на расстрельную стену!»

Зато «Тюбингенское панно» К. Гайзельхарта и Б. Фогельмана — дар немецкого города Тюбингена — проглядеть невозможно. Гигантская конструкция из шестидесяти четырех металлических прутьев разной высоты и формы символизирует (согласно авторскому замыслу…) разнообразие жизненных путей. Масштабная композиция перекликается со зданием Карельского филиала Российской академии наук, возвышающимся чуть поодаль за березами, на улице Пушкина, а советские реликты на фронтоне резиденции карельских ученых производят не меньшее впечатление, чем произведение немецкого авангарда.

Я не случайно одновременно с Онежским бульваром описываю и то, что расположено чуть выше, — это лицо Петрозаводска, если смотреть со стороны озера.

Еще недавно город гляделся в Онего исключительно фасадами домов на улице Пушкина, застроенной после войны только с одной стороны, — берег же был покрыт густыми зарослями кустарника, где собирались любители пива. Реконструкция восточной части Онежского бульвара закончилась в июле 1994 года, к пятидесятилетию освобождения столицы Карелии от финской оккупации. Западный отрезок сдали в 2003 году — к трехсотлетию города. Сегодня Петрозаводск обращен к Онего ликом, отмеченным печатью исторической шизофрении: над постмодернистской Россией возносятся очертания постсталинизма.

Это особенно заметно, если любоваться «Рыбаками» из Дулута (США, Миннесота) на скале у берега, не теряя при этом из виду советский Дом физкультуры на холме. Скульптура Рафаэля Консуэгро 1991 года (рубеж эпох!) и дала начало галерее Онежского бульвара, спровоцировав при этом местную публику на всевозможные каверзы. Петрозаводцы одевали янки в старое тряпье, принимая их не то за индейских наркоманов, не то за узников Дахау. На фоне советского храма физической силы с дорическими колоннами две рахитичные фигурки с ребрами из стальных прутьев и впрямь вызывали жалость.

Дальше Онежский бульвар и улица Пушкина расходятся. Ни здание Национальной библиотеки, где я наслаждаюсь общением с Державиным[30], Раевским[31], Рыбниковым[32] и Глинкой[33], ни стоящий неподалеку бронзовый памятник Александру Сергеевичу с променада не видны. Зато можно поспорить, что символизирует норвежская скульптура (шестеро женщин вместе держат зеленый букет — дар норвежских городов Мо и Рана): Мать-землю или идеи феминизма.