Путь зла

Само же «государство», по Гоббсу, интересно тем, что раскрывает глубинные, архетипические основы понимания его природы теми европейцами, которые заложили социально–политический фундамент современного Запада. По мнению данного британского идеолога, государство — это большой Левиафан (чудовище), искусственный, механический человек или земной «смертный Бог». Его душа — верховная власть; его суставы—судьи и чиновники, память — советники; разум и воля–искусственные цепи, прикрепленные одним концом к устам суверена, другим — к ушам подданных — законы; его нервы–награды и наказания; его сила — благосостояние граждан; его занятие — безопасность народа; его здоровье — гражданский мир; его болезнь — смута; его смерть — гражданская война. То есть государство рассматривается как некая тотальность, поглотившая общество, гигантский монстр, пожравший когда–то созданный Богом мир и людей, ставших ничтожными функциональными частичками его тела.

Однако свое главное развитие, через роялиста Т. Гоббса, идеи Г. Греция получили в рядах основной партии революции — индепсндентов[52]. Ее ведущим идеологом выступал Джон Мильтон (1608—1674). По его мнению, государство было создано по велению Бога, но через «общественный договор», который, основываясь на «врожденной свободе человека», имеет право управлять собой и создавать ту форму правления, которая ему угодна. Для защиты общего блага народ назначает правителей, но ограничивает их деятельность законами. «Божественному происхождению власти короля» Мильтон противопоставил «божественное происхождение свободы народа», власть которого, по его мнению, первичнее.

Однако «свобода народа», за которую выступали индепенденты, покоилась на имущественном цензе (который был введен после 1649 г.). Если в идеологическом (теоретическом) плане свободными были все, то на практике лишь те, кто имел достаточных размеров капитал. Равенство «независимых» не выходило за жесткие рамки имущественного благосостояния. Об этом недвусмысленно заявил зять Кромвеля генерал–комиссар Генри Айртон (1611 — 1651) в дискуссии с левеллерами[53]: «Все главное, о чем я говорю, сводится к необходимости считаться с собственностью. Ведь она является важнейшей основой всего королевства, и если вы (левеллеры. — Авт.) уничтожите ее, вы уничтожите все» [1, с. 174].

Свергнув короля и разрушив монархический строй, индепенденты, за которыми стояла британская олигархия, поставили под сомнение так называемое «естественное право», которое впоследствии было отброшено за ненадобностью. Если ранее оно было инструментом идеологической борьбы с королем, который не желал считаться с «естественными правами» олигархов, то после его свержения оно стало крайне опасным для победителей, потому что давало возможность неимущим заявить о своих «естественных правах» на собственность. Как подчеркнул тот же Г. Айртон: «Ни закон Бога, ни закон природы не дают мне собственности. Собственность есть установление человеческой конституции» [1, с. 174].

Поэтому если собственность установлена государством («общественным договором»), то соответственно основной задачей государства является охрана собственности, точнее, охрана собственности тех, у кого она есть, от тех, у кого ее нет. Гарантией же неприкосновенности собственности стало участие во власти только тех, «кто владеет постоянным интересом в стране», т.е. тех, кто ею обладает, кто состоит в корпорациях, держит в руках торговлю и т.д. Лишь при таком условии, по мнению идеологов английской революции, «свобода может быть дана, а собственность не будет разрушена». Об этом писал например Дж. Гаррингтон (1611 — 1677) в своем произведении «Республика Океания» (1656). В нем он развил тезис о детерминировании политической системы характером распределения собственности в обществе. Главным результатом его исследования стал вывод о том, что не власть определяет собственность, а собственность определяет власть.