Путь, выбирающий нас

— Витя, — вздохнул Макс, — не надо путать сказки о чудесах с реальной магией. Никакая магия не способна оживлять мертвых. Еще раз тебе повторяю: человек умер. Ты разговаривал с трупом. Все, что можно с этим трупом сделать, это перевести в естественное состояние, то бишь упокоить, и тут уже не имеет значения — магией или осиной. Если тебе претит кидаться на бывшего друга с колом, я могу достать тебе соответствующий одноразовый артефакт, но результат будет тот же. И это лучшее, что ты можешь для человека сделать. Знаешь, бессмертие, конечно, штука соблазнительная, но ТАКОЕ бессмертие… Честно, я бы не согласился. А ты?

Витька невесело усмехнулся:

— Дэн то же самое сказал. Жалко.

— Сожалеть об ушедших друзьях свойственно всем нам. Лишь бы это естественное человеческое чувство не довело тебя до беды. Ни ты, ни я, никакой другой маг не в силах предсказать, когда твой друг-вампир избавится от всего человеческого и что он сделает раньше — выдаст хозяину вашу лавочку или решит подзакусить лично тобой. Как ни цинично это звучит, самым правильным было бы упокоить его при первой же встрече.

— Я понял. — Витька печально кивнул, но следовать полезному совету явно не собирался и, чтобы Макс не принялся настаивать и уговаривать, с некоторой торопливостью выбрался из-за стола. — Спасибо за совет, я побегу.

— А в лес поедешь?

— Обязательно. И колышек запасу. Но в дело его пускать пока не стану. Понаблюдаю сначала. Кстати, что это на тебе надето?

— Как и на тебе, — пояснил Макс. — Рабочий костюм. Я на днях к работе приступаю, надо вспомнить, как мантию носят.

— Это у вас маги такое приталенное носят? Все? И мужики тоже?

— Мантия — стандартная одежда мага любого пола, — чуть заметно усмехнулся агент Рельмо. — Но приталенные, конечно, носят не все.

— А в чем разница?

Макс улыбнулся шире:

— В наличии или отсутствии талии.

Он хотел еще добавить, что эти мантии принято регулярно стирать, но придержал язык. Не время сейчас провоцировать коллегу и ссориться с ним. Витька и его индус-вампир могут еще ой как пригодиться.

Товарищ Торо встретил Кантора так, будто все эти две луны только его ждал. Усмехнулся, хлопнул по плечу, пощупал дыры на куртке и поинтересовался, когда это Кантор успел подраться и как его здоровье.

— Вопреки всему, — ухмыльнулся в ответ Кантор. — Не знаю, кому я успел насолить всего за пару дней, но вчера меня хотели похитить, а сегодня — зарезать. Так что если тебе не нужен бесхозный труп и скандал в обители, дешевле выйдет поскорее меня отсюда спровадить.

— Ой напугал, — скептически хмыкнул святой отец. — Прежде всего надо как следует покушать. Потом — посидеть в одиночестве и подумать над своей непутевой жизнью. Потом — исповедаться. Это необходимо, чтобы портал сработал правильно, нужно определенным образом настроиться, войти с ним в эмоциональный контакт. Да и очередь, как я тебе уже говорил, на луну вперед.

— Покушать — это тоже обязательно для настройки? — поддел товарища Кантор. — А очередь у вас совсем ничем непоколебима, или для паломников, которые хорошо жертвуют на храм, делаются исключения?

— Делаются, — серьезно кивнул Торо. — Если у тебя есть что пожертвовать, этот вопрос можно решить. А вот исповедь — это обязательно.

Похоже, зря Кантор считал утреннее недоразумение в конюшне главной неприятностью на сегодня…

— Для всех? Послушай, я ведь посторонний человек для вашей религии, и ваши обряды мне чужды, и копаться в своей прошлой жизни мне очень неприятно, не говоря уж о том, чтобы кому-то это вслух рассказывать.

— Не кому-то, а мне. Что тебя смущает? Все, что говорится на исповеди, остается между тобой и священником. Если тебе есть что скрывать, это все останется в тайне так же верно, как если бы ты говорил с каменным изваянием.

Кантор многозначительно хмыкнул, давая понять, как относится к подобным заверениям. Святой отец хитро прищурился:

— А ты думал, за что я в свое время в лагеря попал?

— Думал, ваш орден чего-то с правящим не поделил, — честно признался Кантор.

— Да нет, за это самое. За тайну исповеди.

Кантор давно знал, что Торо тоже сидел, но никогда не мог совместить в своем воображении этого обжору и лагерные харчи. А уж о том, чтобы товарищ сознательно согласился на голодное существование из идейных соображений, и вовсе не мог помыслить. Но какое бы уважение ни вызывал у него морально устойчивый священник, перспектива выворачивать перед кем-то свою потрепанную душу была Кантору отвратительна. О чем он тут же честно сообщил.

— Знаешь что, — невозмутимо ответствовал Торо, выслушав это в высшей мере разумное объяснение, — не морочь мне голову всякой фигней. Сначала пойдем покушаем, а потом сам разберешься — то ли ты хочешь войти в портал, то ли желаешь остаться при своих тайнах, за которые ты так боишься и которые никому, кроме тебя, не нужны.

Намек был более чем ясен и третьего варианта не оставлял.

Весь остаток дня Кантор думал.

И всю ночь думал.

И весь следующий день.

И следующую ночь думал бы, да спать уж слишком хотелось.