Путь в один конец

Весь Валлон-Флери знал, что Ражко потребовал у Лилы залог супружеской любви и получил его, выходило, что теперь она обесчещена, и мне это было на руку. Я пошел к старшему брату Лилы Матео предложить себя взамен Ражко. В уплату за невесту готов был отдать дюжину лазерных «Пионеров» и сорок «бозов». Лучшего претендента на товар б/у было не найти. Состоялся совет старейшин, и дело было решено в мою пользу с перевесом в два голоса; оба они принадлежали старому Вазилю: из уважения к возрасту его голос считался за два, хоть он уже не помнил, как его звать. Матео скрепя сердце был вынужден согласиться. Чудные они иногда, эти мануш: предпочитают оставить девушку на всю жизнь обесчещенной, незамужней и пятнающей честь семьи, чем уступить ее со скидкой гаджо, который покроет позор и заберет ее из дома.

Сама Лила не прыгала от восторга, когда узнала, что я добился своего. Она печально улыбнулась и сказала:

— Рано радоваться, Азиз.

Я подумал, что она просто хотела несколько осадить меня: как-никак, она еще носила траур. И только через месяц, когда пришел день помолвки и оборвалась моя первая жизнь, понял, что она имела в виду.

Я выбрал кафе «Маршелли», расположенное на границе нашего квартала, на мосту через железную дорогу. Там обычно велись все переговоры по поводу наркотиков — на своей территории мы этим не занимаемся. Принципиально. Наша коммерция стимулирует производство: чем больше машин украдено, тем больше будет продано, героин — дело другое, это прямой вред потребителю, не говоря уж о первоначальных затратах на первую, бесплатную, дозу, чтобы только посадить на иглу. Лично я торговцев травкой беру на таран своим фургончиком. А когда рискую схлопотать крупные неприятности, перекрашиваю его.

Так вот, я выбрал для банкета в честь помолвки «Маршелли», потому что там настоящие скатерти на столах, приличное меню и можно украсить зал, к тому же, это почти заграница, чем не свадебное путешествие.

Я пригласил стодвадцатикилограммовую мамашу невесты, которую домашние принесли вчетвером в плетеном кресле; дюжину братьев с женами, кучу дядюшек, и все они затарахтели на своем языке, сишпи. Я не понимал ни слова, у Мамиты, царствие ей небесное, если что, говорили на кэлдерары, а вообще разные кланы общались между собой только по-французски. Обстановка была несколько напряженной, к моей досаде, потому что я постарался, как мог. В смысле убранства получилось неплохо, а что касается остального, я не успел ничего оценить — нагрянула полиция.

Пиньоль был в отпуске, и некому было меня предупредить. Ворвались четверо с пистолетами — и давай шуровать: руки вверх, лицом к стене! А мы как раз подняли рюмки, и первым нашим побуждением, понятно, было пригласить их выпить с нами. Но нас не поняли, схватили, скрутили, учинили форменный цыганский погром — не говорю «арабский», потому что арабов, кроме меня, не было. Я спросил, что мы такого сделали, мне ответили: «Заткнись!» Не иначе как они хотели выслужиться перед временным начальством — Пиньоля замещала какая-то тетка. Устроили «примерную» облаву, а поскольку в машине было только одно свободное место, забрали одного человека — меня. Видно, рассудили, что одним этническим конфликтом станет меньше. И не ошиблись.

Цыгане и не подумали за меня заступаться. Матео даже влепил пощечину Лиле, когда она заголосила: «Азиз!» Маршелли, хозяин кафе, как ни в чем не бывало протирал стаканчик — дескать, все в порядке, дело обычное. Когда меня выводили, я успел услышать, одновременно с дверным колокольчиком, его вежливое: «До свидания, господа». Думаю, что гости умяли угощение — за все уплачено, не пропадать же.

Лила еще пробежала метров двести за полицейской «рено-19», держа в руках белые туфли и оглашая округу отборной руганью — чем-чем, а голосом ее Бог не обидел, и проклинать она умела так, что небу жарко станет, — а потом остановилась, бессильно всплеснула руками и как-то неопределенно помахала мне вслед. Из заднего окошка я видел, что она вернулась в кафе, где уже, должно быть, приступили к закускам. И, странное дело, я почувствовал нутром, что между нами все кончено. Лиле пришлось выбирать между женихом, которого увозят, и ужином, который остывает, — и она сделала свой выбор. Возможно, я несправедлив к ней — все-таки она бежала за машиной. Но я, как Астириос Македонский, греческий прорицатель со сто пятнадцатой страницы моего атласа, который прочитал по печени жертвенного цыпленка, что его хозяин Эпиранд убьет его, и тут же сказал ему об этом. Я всегда знаю, кто причинит мне зло, хотя сам человек, может, еще и не собирается.

Меня заперли в клетку, где держат всех, кого загребли, пока не успеют рассортировать. Мне было неловко перед другими за свой прикид: белый костюм от Эштера, брюки с отворотами, по моде, и классическая рубашка в полоску с галстуком натурального шелка от Пьера Кардена, — но объяснить, что меня забрали в день помолвки, я не успел, меня сразу повели на разбирательство. И тут меня ждал сюрприз.