Путь в один конец

Без десяти восемь я нашел моего атташе в холле. По его лицу было видно, что он провел ночь без сна; для путешествия он напялил на себя костюм геолога: высокие башмаки и бежевую хлопчатобумажную курточку с короткими рукавами, белый легионерский шарф и бейсбольную каскетку. Он достал себе радиотелефон и, сжимая его в руке, нервно мерил шагами холл.

Завидев меня, он бросился навстречу, волоча за рукав детину боксерского вида в джелабе, и представил его как Омара, специалиста по Атласу, согласившегося отвезти нас туда в своем джипе. Я отвел Жан-Пьера в сторонку и прошептал ему, что этого не следовало делать. Так как он не мог взять в толк, почему я заупрямился, пришлось объяснить ему, что Омар — из народности разауи, искони слывших заклятыми врагами сероликих людей из Иргиза. Довод попал в цель. Жан-Пьер отправился улаживать вопрос с боксером, и тот, получив отступного, ушел, довольный удачным дельцем.

Тут я сообщил Жан-Пьеру, что отыскал для нас идеального шофера: девушку из почтенного бордоского семейства, с фамилией, начинающейся на «де» (в общем, если говорить точно, не совсем на «де»: на «д» с закорючкой вверху). Я убеждал его, что они быстро найдут общий язык, тем более что эта особа знает Атласские горы назубок и даже слыхала о существовании сероликих людей, хотя, впрочем, не смогла бы сама отыскать тропы в заповедную долину. Он оставался все таким же мрачным, и я под конец счел нужным весело добавить, что нам достаточно лишь в нужный момент завязать ей глаза. Он поинтересовался, где она сейчас, и я ответил, что на пляже. Тогда он вдруг забубнил, что телефонный номер занят. Я растерянно уставился на него, и он, сложив телефонную антенну, пояснил: слышны только гудки, а значит, он израсходовал всю ленту Клементининого автоответчика и теперь до него не доходит даже голос бывшей жены, просящий передать сообщение после звукового сигнала. Хуже для него не придумаешь: теперь между ними все кончено — дальше тишина. Мне осталось просто прошептать:

— Но я-то здесь.

Он поглядел на меня странно внимательным взглядом, словно пытался уяснить, какую роль я играю в его сложных семейных отношениях, а затем снова вытянул антенну и сказал:

— Я люблю ее.

Да, как видно, ночь не поправила его дела, подумал я, а значит, самое время шевелиться. И потащил его на террасу. Он покорно плелся, еле удерживая в повисших руках телефон с волочащейся по полу антенной, словно человек, прогуливающий по улицам поводок своего недавно умершего пса. Их встречу я устроил под солнечным тентом, после завтрака, чтобы он мог увидеть ее в купальном костюмчике, служившем, по моему разумению, самым весомым доводом в пользу Валери; другой ее довод — обещание блеснуть изысканной добропорядочной манерой выражаться, принятой в лучших семьях Бордо — не внушал мне особого доверия.

— Мадемуазель Валери д'Армере, — представил я ее. — А это господин Жан-Пьер Шнейдер, мой атташе по гуманитарным вопросам.

— Как поживаете? — спросила Валери, протянув ему руку. В эти слова она чуток переложила рахат-лукума, но мы так и договаривались, так что пока роль удавалась ей.

Жан-Пьер несколько растерянно глянул на меня, потом переложил телефон в левую руку, чтобы протянуть правую девице.

— У вас есть на примете подходящий автомобиль? — спросил он.

— Могу вам предложить настоящий корабль пустыни, модель разработана для гонок Париж — Дакар. Восемь ведущих полуосей, триста пятьдесят лошадиных сил, три тысячи пятьсот километров автономного пробега; кондиционированный воздух, душ, туалет, кухонный блок. Ни дюны, ни солевые болота, ни снег, ни песок не способны его остановить, а вы сидите как дома, в клубном кресле перед экраном телевизора.

— Наши претензии скромнее, — только и выдавил из себя Жан-Пьер.

— За шесть дней двадцать тысяч франков. Незабываемые ощущения гарантированы. К тому же платить будет ваше правительство. Кофе?

Жан-Пьер уселся по-турецки на песок и застыл с прямой как палка спиной. Нет, спасибо, он уже завтракал. Увы, отпущенные ему средства не беспредельны. Затем он принялся задавать ей вопросы по географии, проверяя ее компетентность, и неожиданно показал себя весьма подкованным. Наверное, прокорпел над картой всю ночь. Ветер сорвал с него каскетку, и я отправился за ней вдогонку.

Было уже тепло, от песка шел жар, птички и коты дрались из-за оставленных людьми крошек. Какое-то время я не отрывал глаз от воздушного змея с трещоткой, парившего на нитке, которую сжимал в кулачке маленький мальчик. Малыш ревел, уставясь на кончики своих сандалий. Нескончаемый пляж с шеренгами людей, листавших «Вельт», «Монд», «Суар», «Матен», «Гуд морнинг», «Морген», не имел запаха и был совершенно тих. Ни рыбака с удочкой, ни паруса в море, ни скалы на берегу, ни радостного смеха — гладь и безмолвие. Там, откуда я ушел, Валери отвечала на вопросы, глаза ее блестели, и она поднимала палец, как в школе. Я смотрел на нее и начинал забывать об уютных марсельских бухточках. Каскетку Жан-Пьера я принялся усердно отчищать от пыли, чтобы иметь какое-то занятие и не мешать им как следует познакомиться.