Путь в никуда

Ташкент, столица теперь уже независимого государства Узбекистан. Многое изменилось в этом городе, появились новые дома, площади, торговые центры, но осталось и то, что было двадцать, сорок и даже шестьдесят лет назад. Улица, на которой жила Татьяна, кажется, не менялась лет сто, те же заброшенные одноэтажные кибитки, те же удобства во дворах, как будто время замерло именно тут, на подходах к этому довоенному городу, так было и в 37-м, и в 68-м, и будет сегодня, и завтра, уже в XXI веке. Те же люди, те же пьянки, те же семейные скандалы и истерические крики женщин, избиваемых пьяными мужьями, только дети сменили своих дедов и отцов и теперь уже они в пьяном угаре орали: «Убью, сука!»

Али впервые оказался в этом городе, и после Госпитального рынка, истинно восточного, где жарившийся шашлык и горячие лепешки дразнили своим запахом и заставляли, как собак Павлова, постоянно выделять слюну и нагоняли аппетит, после гор сухофруктов, небрежно разложенных на прилавках и после чайхан, где узбеки в ватных халатах, обливаясь потом, пили горячий зеленый чай, эта улица привела Али в шоковое состояние. Али, Алекс, Сашка, а именно он и был тем самым палестинцем, прибывшим для встречи с Садыком, много знал о Ташкенте, ведь здесь родилась, училась и долго жила его мать, которая часто рассказывала об этом городе, принявшим в годы войны беженцев со всего Советского Союза, отстроенного этим же Союзом после страшного землетрясения, городе, где дух интернационализма соседствовал с антисемитизмом и пренебрежительным отношением к местному населению со стороны старшего брата русского народа, и где теперь, как бы в отместку за эти унижения, нашел свое убежище страшный враг человечества исламофашизм.

Али должен был остановиться в гостинице «Москва», где ему был забронирован номер, но перед этим он решил проводить Татьяну и познакомиться с ее родителями, на чем настаивала и она сама. Может, это было случайным совпадением, а может, тем самым провидением судьбы, которое никак не зависит от живущих на земле, но Али пришел именно на ту улицу, где когда-то жила его мать и именно к Мокею, о чем он узнал, когда, рядом с домом Татьяны ее окликнул сосед и спросил о здоровье отца, которого иначе как Мокей не величал. И о Мокее Али знал, мать и о нем часто вспоминала, не знал он только того, каким стал Мокей, увидев старика в инвалидном кресле слепого, немого и безрукого.

«Почему он такой, кто это сделал с ним?» – это был первый вопрос, который он задал Татьяне, увидев ее отца. «Мы не знаем, он таким вернулся из Питера много лет назад и с тех пор пытается нам что-то рассказать, но увы, сам видишь, он только мычит, а потом начинает плакать. Мама рассказывала, что он был очень красивым и здоровым, когда уехал в Питер, он держал весь район и Тезиковку, а когда уехал, передал все Хабибу. Когда он вернулся, Хабиб уже все прибрал к рукам, он в качестве великого одолжения взял маму на работу, пенсию отец не заработал, а инвалидам платят копейки лишь бы не умерли от голода. Вот так мы и живем, мама торгует, а я учусь, правда, сейчас есть частные ученики, многие хотят знать несколько языков, и потому есть возможность заработать. Знаешь, однажды я сделала нечто похожее на протез с карандашом и попросила отца написать, что он хочет сказать, но держать это его культями ему оказалось тяжело и единственное, что мы поняли, было Жека-Джура. Мама потом рассказывала, что в их дворе жил некий Жека, но он погиб в Афганистане, а кто такой Джура, мама не знает».

«Да, твоя мама не знает, зато знает моя, – подумал Сашка-Али, – и я должен, нет, просто обязан сообщить Мокею о Джуре. Мама доверяла Мокею, и я доверяю этому человеку, наверное, он мог бы рассказать мне многое, и потому его надо лечить, надо сделать все, чтобы он оказался в Израиле и дал показания, они, а я чувствую, что это они изуродовали его, ответят за все».

Между тем Татьяна как гостеприимная хозяйка пошла на кухню, где уже хлопотала Зинка, а Али, улучив момент, когда остался с Мокеем наедине, стал чтото с жаром нашептывать старику. Когда женщины вернулись, Мокей сидел в своем кресле и улыбался, хотя на глазах, или на том, что осталось от них, у него стояли слезы. За столом все время говорила Татьяна, потому что, как выяснилось, Али не говорил по-русски, а других языков Зинка не знала, поэтому общались по-турецки, и Зинка могла уловить несколько раз пару знакомых слов. Потом они пили чай, потом Татьяна что-то показывала Али из написанного диплома, и они долго спорили и повторяли слова, совсем непохожие на турецкие, а потом Али, пообещав, что скоро снова навестит Таню, попрощался и ушел.

Прибыв в гостиницу, Али вошел в свой номер, не зажигая свет, бросил вещи на кровать и почувствовал, что в его комнате кто-то находится, он подошел к выключателю и включил свет. В кресле у окна сидел старик, у него была окладистая седая борода, на гладковыбритом черепе тюбетейка, старик был одет в добротный европейский костюм и на ногах приличные итальянские туфли.