Путь в небо

Сергей Анохин Путь в небо

На планере

Планер делает небольшой разбег по склону горы и легко отрывается от земли. Восходящий поток поднимает его всё выше и выше. Из пилотской кабины я вижу, как синяя черта горизонта будто отступает, открывая передо мной широкую панораму. Внизу, у моря, живописно раскинулся Коктебель с правильными рядами белых домиков Высшей планерной школы Осоавиахима, дальше расстилается бурая, выжженная крымским солнцем северная долина, а справа - море, синее и безбрежное. Однако на эту красивую панораму я бросаю лишь мимолётный взгляд. Всё моё внимание сосредоточено на пилотировании. Чтобы выполнить задание - не менее 15 минут парения и посадка точно у «Т» - я должен летать вдоль гребня горы, туда и обратно, не теряя высоты.

Парящий полёт на прекрасном, послушном аппарате наполняет меня восторгом, и я чувствую себя почти властелином воздушной стихии. Но это блаженное состояние длится недолго. Сильный северный ветер, который так благоприятствует парению, несёт с собой белесые лохматые облака. Занятый переживаниями, я не заметил, как оказался среди них. И земля и море исчезают из глаз, скрытые серой, непроглядной мутью. На козырьке кабины бисером оседают капельки влаги.

Я немного пугаюсь, крепче сжимаю ручку управления: ведь летать в облаках я ещё не умею, и это для меня серьёзное испытание. К счастью, оно скоро кончается. Я выскакиваю из облака, продолжаю парить положенное время, а затем сажусь точно у «Т». Ко мне подбегает мой инструктор Михаил Романов, невысокий, плотный, с простым русским лицом. Он крепко стискивает мою руку, поздравляет с окончанием школы, с присвоением звания инструктора-планериста.

С того памятного дня прошло более двадцати пяти лет. С планера я перешёл на самолёт, стал лётчиком-испытателем. Теперь, пилотируя и тяжёлые многодвигательные корабли, и сверхзвуковые истребители, я по-прежнему увлекаюсь планеризмом и всегда с благодарностью вспоминаю школу Осоавиахима, которая привила мне первые лётные навыки, научила хладнокровию и мужеству.

По себе знаю, что планеризм - это лучшая подготовка для лётчика. Ведь современный самолёт с мощными реактивными двигателями и совершенной аэронавигационной аппаратурой почти не зависит от ветра и погоды. Планерист же, борясь с воздушной стихией только своим искусством и хладнокровием, совершает перелёты в несколько сот километров, держится в воздухе десятки часов и поднимается в стратосферу. Планеристы выполняют и смелые экспериментальные полёты.

Таков был, например, полёт Ивана Карташова перед грозовым фронтом. Грозовые тучи, несущие в себе электрические заряды огромной мощности, и воздушные вихри страшной силы опасны и для больших реактивных самолётов, которые их всегда далеко обходят. А Карташов на хрупком планере, забуксированном на высоту самолётом, смело устремился навстречу опасности. Искусно используя воздушные потоки, клубящиеся впереди тучи, планерист спокойно летал вдоль грозового фронта, мчась вместе с ним со скоростью урагана. С земли маленький планер, летающий перед огромной тёмно-синей тучей, полыхающей ослепительными молниями, напоминал мотылька, порхающего возле огня. Один неверный манёвр пилота - и планер мог оказаться в грозовом фронте, где его мгновенно разломало бы на куски. Но Карташов был отличный планерист, опытный, хладнокровный. Наблюдая вблизи грозовые явления и изучая особенности полёта в столь необычных условиях, он парил перед тучей до тех пор, пока она не рассеялась.

В Коктебеле, в Высшей планерной школе, где я остался работать инструктором, велась и испытательная работа. И однажды на мою долю выпал необычный испытательный полёт. Следовало проверить в воздухе расчёты конструктора на максимально допустимую скорость на планере типа «Рот-Фронт-1». Если превысить эту максимально допустимую скорость, наступит вибрация и аппарат будет разрушен.

День[1] испытаний запомнился мне навсегда. Стояла чудесная крымская осень с ясными, но нежаркими днями. Ветер дул ровный, сильный. Он поднимался после полудня, стихал к вечеру и ещё не пригнал серые осенние тучи. В такую погоду выполнять парящий полёт - большое удовольствие.

Когда я пришёл на аэродром, то планер и самолёт, который должен был забуксировать его на нужную высоту, стояли уже на старте. Все провожавшие меня в воздух слегка волновались, хотя и скрывали это. Я не боялся опасности и верил в себя, верил, что в случае необходимости сумею воспользоваться парашютом. Однако меня сковывало какое-то нервное напряжение, ожидание неизвестного.

- Ещё не поздно, - говорит конструктор планера[2]. - Может, бросим всю эту затею?

- Всё будет в порядке, - успокаиваю я его и надеваю парашют.

Миша Романов помогает мне. Потом он по инструкторской привычке сам проверяет подгонку подвесной системы моего парашюта и дружески хлопает по плечу.

- Лети, брат Серёжа! Ни пуха, ни пера.