Путь в Иерусалим

Однако в том, что касалось рыболовных снастей и строительства лодок, дело шло значительно лучше. Когда брат Ги увидел, как выглядят остроги жителей Лимфиорда, какие у них прямые наконечники, он отправился к брату Гильберту и заказал ему несколько острог с крючками на концах, которые потом раздарил. Обнаружив, что местные жители ловят рыбу в фиорде только неподвижными снастями, он начал делать переносные сети и донки. Различие между его сетями и сетями жителей Лимфиорда заключалось прежде всего в подвижности, достигаемой за счет большего размера петель и более тонкого материала.

Всего лишь за год Арн овладел искусством вязать сети, и, по словам брата Ги, их можно было принять за сети, сделанные настоящим бретонцем. Для Арна эта работа была нетрудной, но однообразной.

Вскоре все шло примерно так, как наметил брат Ги. Жители Лимфиорда стали приходить из близлежащих селений, чтобы с любопытством, а сначала и с некоторой долей недоверия посмотреть, как можно использовать подвижные снасти, а брат Ги, разумеется, в духе христианского учения был готов поделиться своими познаниями, используя Арна в качестве переводчика.

Брат Ги то и дело оставлял Арна одного у лодочного сарая, когда сам отправлялся с датскими рыбаками в море, чтобы, например, показать им, как расставлять снасти с движущейся лодки. Учиться вязать новые сети приходили только женщины, как молодые, так и старые, поскольку это занятие считалось в окрестностях Лимфиорда женским уделом.

И получилось так, что Арн, чей опыт общения с женщинами ограничивался видениями во время вечерних молитв, когда он молился за упокой души матери, теперь каждый день оказывался в женском окружении. Сперва все они, и молодые и старые, смеялись над длинным юношей с сильными руками, который, краснея и заикаясь, все время смотрел в землю, показывая им свою бритую макушку, а не голубые глаза.

В теории Арн знал, как должен вести себя учитель, поскольку у него самого было много учителей. Но то, что, как ему казалось, он знает о науке преподавания, совсем не соответствовало тому, что ему приходилось испытывать теперь, когда его ученицы не проявляли должного послушания и почтения. Они шутили и смеялись, а пожилые женщины даже могли иногда нескромно погладить его по голове.

Но он только стискивал зубы, напоминая себе, что у него — задание, которое следует исполнять со всей ответственностью. Через некоторое время он решился иногда поднимать глаза, и взгляд его неизбежно останавливался на их грудях под легкими летними сорочками, на их шаловливых улыбках и любопытных глазах.

Ее звали Биргитга, и у нее были густые медно-рыжие волосы, заплетенные в косу. Ей было столько же лет, сколько и Арну, и она часто просила, чтобы он заново показал ей то, что, как он знал, она уже умеет. Когда он садился рядом с ней, то чувствовал тепло, идущее от ее бедер, и, когда она притворялась неловкой, он брал ее руки в свои, чтобы показать, как нужно вязать и плести.

Арн не понимал, что стал теперь грешником, и потому то, что происходило, лишь через некоторое время стало известно отцу Генриху. Но тогда было уже слишком поздно.

Биргитга была самым красивым существом, виденным Арном в жизни, за исключением, может быть, Шамсина. Она снилась ему по ночам, и он просыпался, запятнанный семенем. Он стал мечтать о ней днем, во время работы. Когда брат Гильберт однажды дал ему пощечину за то, что он не успел правильно выполнить упражнение, он даже не понял, что произошло.

Как-то Биргитга попросила его принести из монастыря какую-нибудь траву, пахнущую, как мечта, и он предположил, что речь идет либо о лимонной мяте, либо о лаванде. Короткий вопрос, украдкой заданный брату Люсьену, быстро определил выбор: сам не понимая, какой огонь он разжигает, брат Люсьен рассеянно пробормотал, что все женщины словно помешаны на лаванде.

Сперва Арн лишь иногда, тайком, брал с собой несколько веточек. Однажды, когда никого не оказалось поблизости, она быстро поцеловала его в лоб, и он полностью потерял разум. На следующий день Арн прихватил уже целую охапку лаванды, с которой Биргитга тут же убежала домой, счастливо щебеча. Он смотрел вслед ее быстрым босым ногам, из-под которых летел песок.

Вот в таком виде, тоскующим, с отсутствующим взглядом и открытым ртом, и увидел своего юного ученика брат Ги. Мечтам был положен конец.

Ибо одновременно с этим брат Люсьен, к своему глубокому замешательству, обнаружил необъяснимые потери в запасах лаванды.

Арна наказали, посадив на две недели на хлеб и воду, причем первую неделю он должен был провести в одиночестве, чтобы осознать свой грех и молиться. Поскольку у него не было собственной кельи и он спал вместе с другими послушниками, его поместили в свободную келью в той закрытой части монастыря, где жили братья. С собой ему разрешили взять только Священное Писание, самый старый и зачитанный экземпляр, и ничего более.

Один из своих больших грехов он мог понять, а второй — нет. Сколько бы ни пытался, сколько бы ни молил Святую Деву о прощении.