Велена, смеясь, обвила Древеня руками. Широко улыбаясь, он подхватил ее и бешено закрутил жену вокруг себя. Каждый день был для них днем любви, каждая минута, секунда. Время наслаждения жизнью, время счастья, безумного и нечеловеческого. Яркое осеннее солнце окутало светящейся паутиной дивную пару, затмившую излучающейся любовью его само и отражаясь от блестящей медной пластинки на груди молодой женщины скользнуло к их ребенку пушистой теплой кошечкой. Ведунья, с детства отвергаемая селянами, все же нашла свою судьбу – человека, видевшего не злобную темную сущность, как остальные, а нежную, ласковую девушку, пусть и владеющую странной силой. Шесть лет пролетели как лист, сорванный игривым стремительным ветром, мелькнувший перед глазами, и жизнь казалась бесконечной дорогой счастья, цвета безоблачного летнего неба с редкими вкраплениями золотых облаков…
– Древень! – чужой голос прозвучал настороженно-глухо.
Поставив жену на землю, он обернулся, привычно закрывая ее спиной. В отдалении стояла целая толпа селян, некоторые сжимали в руках вилы или колья, и солнечный день померк, прикрывшись темноватыми облаками. Окликнул староста, немолодой, но еще крепкий мужчина с пронзительным недобрым взглядом.
– Древень, ты ведь знаешь… – он помолчал, набрал в грудь воздуха и продолжил, чувствуя нарастающее напряжение за спиной, – урожай в этом году совсем плохой и скотина дохнет почем зря. Совсем худо дело. А ваша животинка здорова, хозяйство не в упадке…Странно это. Люди говорят, без жены твоей не обошлось. Мол, ворует молоко по ночам да, значит, урожай портит.
– Да что там говорить! – словно по команде подняли крик женщины. – Убить ведьму! Пакость эдакая! Нечисть! И на детей наших болезни наводит! А на днях у Родня изба сгорела дотла, вынести ничего не успел. Не иначе, как
– Убить! Убить! – поддержала толпа, заглушив укоряющий голос старосты. – Ты б отошел в сторонку, Древень. Околдовала ведьма, ясно все! А нечестивое отродье убить!
На лицах людей ясно читалась злоба, подогреваемая их же криками. Ненависть, затаенный, заглушаемый в себе страх перемешались и рвались наружу. Это были вопли людей, не способных побороть в себе чувство непонятной темной зависти к другому человеку, обладающему большей силой. Человеку, заставляющему себя бояться.
– Велена, лесом убегай да дитя сбереги! – строго приказал Древень и двинулся вперед, не торопясь, давая время жене и отбирал его у себя.
Ведунья застыла. День рассыпался, бился, раня острыми краями. Рука крепко сжала медную пластинку с острыми краями, ладонь почувствовала влагу выступившей крови. Она не могла заставить себя отступить от самого любимого, самого дорогого. Хотелось сделать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на одном месте. Острые края пластины врезались все глубже в кожу, кровь быстро заструилась по тонкому запястью, но даже боль не могла вывести ее из оцепенения, только в сознании неожиданно прозвучал давно позабытый голос, напомнив: "Выбор окончателен".
Она знала, что Древень силен, но со всеми ему не совладать. Стояла и смотрела, как его пытаются отбросить в сторону, но отлетают сами, мир вдруг закружился вихрем вокруг их дома. Он бил, превращая лица в кровавую маску, ломал, выворачивая кости наружу… но и вконец озверевшие селяне, уже не желая заканчивать дело миром, били его, толкали из рук в руки. Один из них, растолкав своих, с ходу воткнул в грудь Древеню вилы, и Велена отстраненно, будто со стороны увидела, как их концы вылезли у него из спины. Прорвав рубаху они рванулись назад. Крик клокотал у нее в горле, вырываясь сиплым шипением, широко раскрытый рот страдальчески искривился, она силилась выдавить хоть единый звук, позвать его, и не могла, только хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Древень падал неимоверно долго. Падал, падал, запрокидывая голову и ловя ее взгляд в последнем прощании, а они били и били, коверкая красивое сильное тело, уродуя дорогое лицо, а его глаза смотрели и приказывали бежать. Тускнея они все еще смотрели на нее, любя взглядом, сгустком чувств в один миг говоря все, что хотел, уходя в бесконечную дорогу счастья без нее…Это падение заканчивалось и вновь начиналось у нее перед глазами, повторяясь замедленно, словно для того, чтобы она увидела все до малейшей детали, увидела и запомнила навсегда. Их дитя громко испуганно плакало, и этот плач притянул ее к себе. В этом вращающемся мире она неловко подхватила малышку на руки и бросилась бежать, видя его глаза, они будто вели ее сквозь лес, сквозь мир, все дальше от их дома, цепко держа ее взгляд.