Путь Проклятого

Юдифь так и сидела, опершись на балюстраду, прижимая к груди голову мертвого брата с торчащим из виска оперением стрелы. Глаза ее были полуоткрыты, из угла рта по шее бежала тонкая алая струйка. Иегуда защипнул ей веки негнущимися пальцами.

– Там, – прохрипел Бнаи, – там за балюстрадой – мина. Очень старая. Я нашел её. Надо перелезть и повиснуть… Хотел спасти…

Он замычал и засучил ногами в натекшей под него луже.

– Ребёнок…. Должен был…. Не смог….

Он замолчал, а потом сказал неожиданно четко:

– Спасибо, что убил его. Мне больно, аба… Очень больно. Не могу терпеть. Я прошу тебя, добей….

Иегуда посмотрел ему в глаза и кивнул.

Сверху донесся рев и барабанный грохот – «Фрезентис» ворвался в Мецаду, вопя в тысячи глоток: «Десятый!» и «Слава Цезарю!».

Прокуратор Иудеи Флавий Луций Сильва сдержал свое слово. Крепость пала под ударами его легионов, и в Иудейской войне, долгой и кровавой, наступал перерыв.

Он стоял на вершине еврейской твердыни, прикрывая рот и нос платком, смоченным в уксусе. Прокуратор был привычен к запахам войны, но тут так несло жареным человеческим мясом….

Ни одного убитого при штурме, ни одного выстрела, ни одного брошенного камня. Можно было сразу догадаться, что происходит! Эти безумцы повторили то, что сделали в Иотопате и Гамале. Убили самих себя и испортили прокуратору все удовольствие. Разве можно назвать победой захват кладбища? Никого живого! Только трупы! Трупы! Трупы! Трупы и огонь!

– В банях – тела, – доложил примипил, протирая глаза, покрасневшие от дыма. Брови и ресницы его сгорели, алый плюмаж обуглился. Лицо не выражало эмоций. Совсем. – Сколько – сказать не могу. Не подступиться, горит слишком сильно. В синагоге – минимум сотня трупов. Остальное я не разглядел. Там тоже пылает. Некого зачищать, прокуратор, все мертвы…. Тут работа только для похоронной команды.

– Уверен? – спросил Сильва.

– Абсолютно. Похоже, у кого-то была очень долгая ночь. Жаль, конечно, что не мы первыми до них добрались. Тогда бы убирали за собой. А так придется за ними….

Прокуратор задумался.

– Огонь не тушите, – приказал он чуть погодя. – Пусть горит. Все равно надо куда-то девать мертвых. Кто лежит в сторон – сносите к синагоге. Сделаем отдельный костер. Ищите тела зачинщиков. Тех, кто одет в богатые доспехи – снесите отдельно. Смотрите на оружие, на украшения – кольца, нагрудные цепи.

Он помолчал.

Ну, почему же не радует победа? Почему? В груди закипала злость. Настоящая, черная, с липкой пузырящейся пеной поверху.

– Пошли кого-нибудь к поварам, – сказал Флавий Сильва, не давая эмоциям проявиться на лице. – Пусть соберут свиных костей на могильнике. Я хочу, чтобы тела зачинщиков зарыли с этими костями. Здесь.

– Будет сделано, прокуратор.

Может быть, Сильве показалось, а, может быть, и нет – на губах примипила на миг возникло что-то напоминающее усмешку.

– Проверить каждый закоулок. Каждую норку. Направь людей в цистерны – там есть где спрятаться. Пусть с ними пойдут инженеры, они лучше разберутся, где искать. Все эти желоба, трубы… Эта гора напоминает червивое яблоко. Мне нужны червяки.

– Брать живыми?

Прокуратор подвигал губами, от чего щеки запрыгали вверх-вниз, как у жующего пса.

– Да. Живыми. Я хочу узнать в подробностях, что здесь произошло. И кто-то должен опознать тела тех, кто всем эти руководил. Ты понял меня? Каждую нору! Проверишь лично, если понадобится!

– Я понял тебя, прокуратор.

– Что еще?

– Склады они не подожгли. Продукты в целости.

– Что ж…. Пригодятся нашему гарнизону. Что с водой?

– Весенние дожди были обильны, прокуратор. Цистерны полны. Думаю, что хватит на легион до самого конца осени, если даже не сильно экономить.

– Проверьте, чтобы в воду не попала дохлятина.

– Уже проверяем, прокуратор. Приказ легата. Он запретил солдатам набирать воду из цистерн до проверки.

– Вот и отлично, Публий, – буркнул Сильва, и потер рукой вспотевшее лицо. На ладони появились грязные пепельные разводы. – Иди, исполняй. Я осмотрюсь.

Примипил кивнул головой и побежал прочь, топая подбитыми калигами по камням двора.

Осматриваться, собственно говоря, было негде. Солнце вязло в густом дыму, и дым этот пах жареным мясом. Сильва снова поднес к носу платок и с наслаждением вдохнул отбивающий все запахи уксусный холодок. Война всегда плохо пахнет, но привыкнуть к этому нельзя. Можно притвориться, что привык. Наедине с собой прокуратор мог позволить себе не притворяться. Его действительно тошнило от вони горящей человеческой плоти и крови, которая начала разлагаться под солнцем.

Тут все было пропитано кровью. Даже пыль на немощеных дорожках каталась плотными шариками. Не наступая на шелушащиеся бурые пятна, Флавий Сильва пошел налево, к постройкам Северного дворца, стараясь держаться в тени.

В сам дворец хода не было. Пылала крыша галереи, прикрывавшей широкие лестничные марши, горело караульное помещение и все три башни дворца.