Путь Никколо

— Бедный мессер Томмазо! Как насчет того, чтобы мы с тобой вместе помогли ему? Можем подержать камзол. Он ведь при этом снимает камзол?

— Один из конюхов дает ему фартук, — отозвался подросток. — Но кое-кто говорит, будто кольца могут остаться у страуса в желудке навсегда.

— Или выйти гораздо позже, как дополнительный подарок герцогу Миланскому, — предположил Николас. Пройдя через дом, они вышли на двор конюшни. — Так, стало быть, птице уже лучше?

— Говорят, что да. Вы слышали про рыбу?

— Еще бы. Кто же додумался кормить его рыбой?

— Он сам стал ее есть, — пояснил мальчик. — Бродил по берегу после крушения. Затем объел половину пшеничного поля, прежде чем его поймали. Он очень быстро бегает. Понадобилось восемь всадников, чтобы его удержать, потому что они боялись повредить перья. Еще он любит маленьких птичек.

— Как мило!

— Он их глотает. И насекомых. И траву. Его стараются держать в клетке, иначе он съедает весь овес у лошадей. У него очень длинная шея. И длинные ноги. Он начинает лягаться, когда мессер Томмазо заглядывает в клетку.

— А как он… Как он добрался до колец? — поинтересовался Николас. Во дворе, от самых дальних стойл доносился топот и грозный рев. — Неужели это птица?

— Да, страус, — подтвердил подросток. — Он ревет, когда чем-то недоволен. Обычно принимается шипеть, когда видит мессера Томмазо. Иногда от удовольствия кудахчет. А кольца слетели, когда рука застряла между решеток.

— Полагаю, в этот момент страус кудахтал, — заметил Николас. — Итак, что у нас здесь? Лошади как будто в порядке. А вот и клетка. Какая высокая!

— Это крупная птица, — пояснил подросток. — Пять футов в холке, восемь — с головой. Петух. Это определяют по перьям. Вот что делает их такими ценными. Длинные черные и белые перья.

Сейчас Томмазо Портинари не пытался заглянуть в ящик, где находилась птица. Также он не сидел и внутри клетки, изучая помет. Он еще не успел надеть камзол и стоял с кожаным фартуком в руках, прислонившись спиной к деревянному столбу и глядя себе под ноги. Затем помощник управляющего медленно поднял голову. Жизненные превратности, похоже, закалили его. Он был бледен. Темные взъерошенные волосы, обрезанные в кружок чуть ниже ушей, обрамляли длинноносое лицо с тонкими изогнутыми бровями и высокими скулами. У него было выражение человека, достигшего пределов своего терпения.

Николас окликнул его:

— Твои сапоги! Он съел твои сапоги?

Вместо ответа, Томмазо Портинари склонил голову к плечу и указал на ящик. Это был очень крепкий ящик, как и положено клетке для трехсотфунтовой птицы. Боковины были сплошными, с проделанными окошками. Сверху — решетка Сооружение занимало целое стойло и издавало запах гнилых плодов и травы. Николас взобрался на перегородку, чтобы заглянуть внутрь клетки. Затем он принялся смеяться.

Именно это и увидел Юлиус, который в этот момент шел через двор к конюшням, после того как, преодолев все сомнения, все же решился отправиться на поиски человека по имени Николас де Сент-Пол, который по-прежнему оставался мужем его хозяйки.

Он ожидал застать его в тоске и растерянности, а вместо этого услышал пугающий смех Клааса. Тот самый смех, который в прошлом предшествовал самым безумным выходкам, приводя стряпчего в неистовство.

Смех доносился откуда-то из-под крыши стойла. Клаас… Николас сидел там, наклонившись вперед, в то время как снизу на него взирал Томмазо Портинари и какой-то мальчишка Рядом находился большой, дурно пахнущий ящик, откуда доносился странный топот и шипение. Юлиус подошел к Томмазо и запрокинул голову.

— Что там такое? Страус?

— Посмотри сам, — Николас нагнулся за вилами. — Сбоку есть окошко.

Юлиус подошел взглянуть. Мальчишка успел прежде него. Лицо его побагровело. Томас остался на месте, делая вид, будто изучает потолочные балки. Николас, завывая от хохота, переместился ближе, и теперь Юлиус смог разглядеть его лицо с ямочками на щеках, словно ореховые скорлупки. Он заглянул внутрь ящика.

Страус зашипел на него. У птицы оказалась маленькая взлохмаченная головка, клюв как дверная петля и прозрачные враждебные глаза, чем-то напомнившие ему Тоби. Голова возвышалась на длинной изогнутой шее, похожей на колокольную веревку. Страус расхаживал по клетке на мощных ногах, а между шеей и ногами помещалось нечто, скорее напоминавшее подушечку для булавок, по бокам которой торчали ярко-розовые голые крылья.

Подушечка для булавок… Страус, еще недавно красовавшийся в ярком черно-белом оперении, за ночь оказался ощипанным догола Ни единого перышка не осталось.

Птица приплясывала на мощных ногах. Она просовывала клюв сквозь решетку, сверкая глазами. Время от времени она принималась лягаться, и тогда весь ящик сотрясался. Николас, рыдая от смеха, потыкал внутрь вилами.

И тут дверь ящика отворилась.