— А теперь, Настенька, копай за меня яму. Вот этим камнем, — я передал заготовку под инструмент прислужнице, — вот здесь.
Мертвая эльфийка принялась орудовать камнем, выгребая мягкую, сырую землю, складируя ее рядом. Я лег на траву, зеленую и свежую. Потянулся. «Хорошо все-таки быть некромагом, — расслабленно подумал я, — за тебя твои создания трудятся, лишний раз нагибаться не приходится. Правда, восстановление маны практически незаметно, но это ничего».
— Небо красивое… — я вздохнул. — Эх, еще бы полежать, но тогда не успеем ловушку сделать. Выносливость, вроде, восстановил, пора бы уже и за работу приниматься.
Я достал ножик и принялся вытачивать колья из заранее заготовленных веток. Скучная, надо сказать, работа, монотонная. Будь моя воля, я бы поручил это дело мясной болванке, но ее кривые руки навряд ли способны на столь сложные манипуляции.
…
«Вроде, ничем не отличается от предыдущей, а ведь эта в несколько раз глубже и несколько шире; однако, мы еще не закончили,» — с этой мыслью я достал из пространственного рюкзака несколько небольших кусочков нежно-розового мяса. А Вы, что? Думали, что я съел, или, того хуже, выбросил драгоценное мясо? Как бы ни так.
Я аккуратно положил окровавленное мясо поверх листвы. За ночь какое-нибудь дикое животное просто обязано позариться на сочную трапезу, невинно оставленную мной.
— Ну, а теперь пора немного вздремнуть. Бодрость уже аж там, в оранжевой зоне. Думаю, близок тот самый момент, когда на меня посыплются штрафы, — с этой фразой я приказал зомбаку натаскать мне травы, да и сам не остался в стороне. Через минуту на земле уже лежал стог мягкой зелени.
— Значит так, тупое ты создание, я сейчас лягу спать, а ты будешь, значиться, охранять мою бренную тушку. Поняла? Поняла. Если увидишь врага, дай знать, — сказал я, а затем добавил, — под врагом подразумевается существо выше второго уровня. Так вот, увидишь врага — разбуди меня.
Стоило мне только прилечь, как мое сознание провалилось в глубокий сон.
Темнота. Мягкая, теплая, приятная она обволокла меня. Я испугался. Меня обуяло чувство детской тревоги, того самого ужаса, который испытывают люди, оказавшиеся в непроглядной тьме совершенно неожиданно, резко.