Путь наверх

– Не густо, фырки-пырки, – поджал губы малолетний мусорщик, сунув свой длинный крысиный нос в кастрюлю. – Но для первого раза сойдет, хоть побитыми не останетесь. О, картошечка, это хорошо, повара похвалят… Ладно, пискуны, пошли в поселок, на сегодня хватит. Ужин уже готов, наверное, опаздывать нельзя, а то до утра голодать придется.

При упоминании о еде в животах путешественников заурчало, а крысеныш понимающе улыбнулся. Поманив их за собой, он направился в распадок между двумя горами, следуя по неприметной, но нахоженной тропке из утрамбованных картонных коробок.

Через какое-то время они стали замечать еще крыс – в основном детей, хотя изредка встречалась и молодежь постарше. Все большеносые шли по горам к центру поляны, неся на плечах уже знакомые мешки с находками. Вскоре их стало больше десяти, потом больше двадцати, и когда Подметка вывел свою группу на прямую дорогу, идущую вдоль транспортера, Витька, Димка и Настя оказались в неторопливом караване из нескольких десятков мусорщиков.

Окружающие имели похожие длинные носы, кожу серого цвета и такую же яркую, собранную из чего попало одежду. Косясь на новеньких, крысы не демонстрировали враждебности, лишь негромко переговаривались между собой и жадно принюхивались.

– Главное в жизни ведь что? – негромко рассуждал Подметка, стараясь не сильно отрываться от испуганных новичков. – Главное – это при деле быть. Есть работа, есть вознаграждение, вот тебе и жизнь. Как наши старшие говорят? Работа на благо общества. И мы работаем. И на себя работаем, и на весь Спасгород. Там, наверху, от нас, конечно, носы воротят. Но если не мы, кто тогда грязную работу выполнять станет?

– А давно ты здесь? – осторожно вклинился в его рассуждения Витька.

– Больше двух лет уже, с Фабрики прибыл, – важно кивнул Подметка, будто на самом деле гордился этим. – Примерно в вашем возрасте отправили, когда в интернате места закончились. Сероспинкой еще не стал, но и пискуном уже не зовут, вот так-то…

Со смесью брезгливости и непонимания прислушиваясь к болтовне крысеныша, они не заметили, как дорога вдруг кончилась, приведя их к Норам. И только тут, остановившись на самой границе поселка, дети поняли, почему их проводник так называл это место.

Тут не было транспортеров, контейнеров или манипуляторов на потолке – поселок располагался в центре огромного пятака ровно посредине яруса. А выглядел он так: прямо в кучах мусора, старательно укрепленных и утрамбованных, чернели многочисленные лазы в крысиные жилища. Старшие жили повыше, это было видно по широким входам и качественным ступенькам из хлама, ведущим к их квартирам. Остальные, по большей части выполнявшие роль слуг, ютились внизу, занимая проходы и ответвления общежитий, прорытых в пяти гигантских мусорных пирамидах.

На дальнем конце поселения темнели грозные ряды промышленных прессов, в которые старшие жители крысиной стаи отправляли самый ненужный и неспособный пригодиться в хозяйстве хлам. Из-под прессов он, рассортированный по типам, выходил сжатым в небольшие тяжелые кубики, которые грузились на специальные телеги и отвозились в хранилище.

Такие же прессы, как рассказал Подметка, находились и за поселком: на них трудились привилегированные сероспинки – сортировали мусор, сжимая его в кирпичи, им больше не нужно было стаптывать ноги по горам. Стать таким оператором, мечтательно рассуждал паренек, было и его жизненной целью…

Посреди поселка работали сразу десять полевых кухонь (там и горели костры, дым которых дети видели с вершины), но доступ к обеденным столам открывался только после оценочного поста. На нем, сидя на высоких удобных постаментах, взрослые жирные пасюки презрительно рассматривали добычу, заставляя мусорщиков вываливать ее на специальные верстаки. Ковырялись в находках, что-то отбрасывая в корзины, а что-то в утиль, и негромко командовали секретарям, делающим пометки в планшетах. Только после этого крыса проходила за ограждение, где ей или ему наливали миску еды и выдавали хлеб.

Выглядели пасюки омерзительно, это дети заметили еще из дальнего конца своей очереди. Упитанные сверх меры, неопрятно одетые, они казались хозяевами жизни, но вызывали неподдельное отвращение. Скрывая лица, вожаки носили на головах блестящие длинные маски, о которых детям рассказывал Подметка. Те были вырезаны из тонкой листовой жести или плотной фольги и полностью скрывали верхнюю половину лица и головы, оставляя на виду только толстые многослойные подбородки. Эти бесстрастные сверкающие личины поворачивались то вправо, то влево, ловя отсветы костров, а в темных провалах смотровых дыр поблескивали крохотные, полные жадности глазки. Всех пасюков окружала многочисленная прислуга: подносящая еду и напитки (в основном, разумеется, объедки), записывавшая распоряжения или поправляющая подушки, на которых восседали старшие крысы.