Путь на север

В сгущавшихся сумерках Кришан миновал храм и очутился в последней, пустынной части Марин-драйв; здесь не было ни магазинчиков, ни уличных фонарей и царила тишина — лишь волны плескали о камни да время от времени с шумом проезжала машина. У тротуара был припаркован автобус с выключенными фарами; Кришан обошел автобус и заметил, что добрался до остановки — правда, не обозначенной указателями, — ночных автобусов, курсировавших между Коломбо и Джаффной: когда он работал на северо-востоке, его частенько забирали или высаживали на этом самом месте. Сейчас здесь не было ни души, до отправления автобуса оставалась масса времени, но Кришан на всякий случай отошел подальше и наконец остановился у неосвещенного узкого переулка, который вел к Голл-роуд, — одного из последних таких переулков, дальше Марин-драйв заканчивалась. Стоя спиной к ограде пустующего участка, он смотрел на бескрайнее море, темнеющее за рельсами и дорогой, на мерцающие огни грузовых судов вдали, терпеливо и тяжко перемещавшихся между портом и рейдом. Чуть погодя Кришан достал сигарету, отвернулся, закурил, вновь повернулся к морю, затянулся и отчего-то вспомнил, как Рани — она, разумеется, никогда не курила, — призналась ему, что жует бетель. Тогда ему трудно было в это поверить, отчасти потому, что эта привычка ассоциировалась у него с работягами-мужиками, а отчасти потому, что он никогда не видел, чтобы Рани жевала бетель. Он никогда не видел, чтобы Рани выходила в сад или в туалет выплюнуть липкую кроваво-красную жвачку, она вообще нечасто выходила из дома одна и уж точно слишком редко, чтобы заподозрить у нее пристрастие или хотя бы привычку к бетелю. Я жую только дома, в деревне, с улыбкой пояснила Рани, очевидно гордясь своей выдержкой, в чужом доме я себе такого не позволяю. Да и дома жую нечасто, добавила Рани, я начала жевать бетель недавно, года через полтора после войны. Мне понравилось, меня это успокаивало, хотя я старалась жевать пореже, чтобы не слишком зависеть от своей привычки. Тогда Кришан не стал ее расспрашивать — то ли не хотел лезть не в свое дело, то ли просто не догадался, — но сейчас, вспомнив признание Рани, пожалел об этом, ведь интересно же узнать, как у людей появляются подобные пристрастия, не только к бетелю или сигаретам, но и к другим веществам, вызывающим более сильное привыкание. Независимо от того, быстро ли развивается привычка — опомниться не успел, как уже пристрастился, — или это происходит постепенно, с молчаливого согласия человека, каждая история неизменно рассказывает о нехватке чего-то, в общем ли, в частном, из-за чего и развилась эта привычка. Пристрастия зачастую — по крайней мере, вначале — способ смирить, перетерпеть слишком сильные или мучительные потребности, способ взять верх над желанием, парившим чересчур беззаботно, без цели, с которой оно было бы связано; многим людям пристрастия помогают овладеть своими порывами, вернуть их с небес на землю, претворить их в нечто легко достижимое и утешительно материальное — сигареты, листья бетеля, бутылки спиртного. Несомненно, Рани пристрастилась жевать бетель из-за всего, что ей довелось повидать и утратить во время войны, но какую именно роль бетель играл в ее жизни в последние годы, какое именно утешение давал ей, Кришан понятия не имел, а спросить или выяснить, пока Рани была жива, как-то не догадался, и теперь уже не узнает, понял он, как многое другое о ее жизни.