Путь на юг

Одинцов отшвырнул ногой в костер груду дротиков. Затрещали сухие древки, охваченные пламенем, огонь взметнулся метра на полтора, от кожаных ремешков, намотанных на рукояти, повалили клубы вонючего дыма. На какое-то время – секунд на двадцать-тридцать – он обезопасил свой тыл.

В следующий миг он рухнул на землю, спасаясь от ножа – тот просвистел над самым его плечом. Когда Одинцов поднялся, рослый ксамит был уже в трех шагах; остальные атакующие набегали с обеих сторон, потрясая клинками. Отступив от костра, Одинцов ударил снизу, резко и неожиданно, концом рукояти по колену рослого. Тот споткнулся и клюнул носом, подставляя незащищенную шею; тяжелый хайритский клинок перерубил ее почти напополам. И в следующий миг лезвие челя, словно удлинившаяся по волшебству смертоносная рука, стрельнуло вправо, в горло бородатому. Одинцов прыгнул, чтобы не попасть под клонившееся к земле тело, и чуть не угодил в огонь.

Чертыхнувшись, он выбросил свое оружие на всю длину широким веерным замахом. Третий из нападавших, словно почувствовав неладное, отпрянул в сторону, прикрываясь клинком. Чель, однако, имел чудовищную зону поражения – до трех метров, считая с длиной руки Одинцова, – так что тощему ксамиту ускользнуть не удалось. Стальное острие на излете перечеркнуло его живот кровавой полосой, и воин, хватая воздух широко раскрытым ртом, навзничь рухнул в траву. Плохая рана, подумал Одинцов и милосердным ударом добил последнего противника.

Нет, не последнего! По ту сторону костра застыла тонкая фигурка с дротиком в одной руке и мечом в другой. Что успела заметить Р’гади за ту минуту, пока шла стремительная схватка? Блеск клинков? Смутные тени, метавшиеся за ослепительными языками пламени? Теперь костер пригас, открыв ее взгляду мертвые тела соплеменников и могучую фигуру победителя со странным оружием в руках.

Он убил всех… Всех троих! Какая магия, какое злое колдовство помогало ему? Да, он сильный, быстрый… Но в степные разведчики выбирают лучших бойцов эдората! Т’роллон бросал ножи без промаха… бородатый М’тар был мастером клинка… а З’диги двигался быстрее молнии… Айденский пес убил их… И еще К’хида, опытнейшего борца, силача П’ратама и молчаливого метателя дротиков К’ролата. Кого же они изловили в ночной степи себе на горе? Может, дьюва, злого духа, чьи силы неизмеримо превосходят человеческие? Недаром он сумел высвободиться из пут…

Одинцов перепрыгнул через костер, что положило конец раздумьям Р’гади. Ему не хотелось убивать эту женщину, вернее, молодую девушку; вряд ли она встретила двадцатую весну. И она действительно была красива! Очень красива! Ее смуглое лицо и тело источали влекущую и таинственную прелесть женщин Востока, к которым Одинцов всегда был неравнодушен. Он видел таких в Иране и Ираке… Пожалуй, решил он, эта девушка похожа на цыганку – и золотистым оттенком кожи, и стройной талией, и гордой осанкой, – но черты ее были тоньше, мягче, напоминая скорее женщин Персии или Аравии. Она не походила ни на Тростинку, ни на Зию и Лидор, что казалось Одинцову особенно привлекательным. Лишить ее жизни? Что за кощунственная мысль!

Он медленно опустился на землю рядом с костром, отложил чель и, с трудом подбирая слова, произнес свои первые фразы на ксамитском:

– Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я не хочу тебя убивать.

Девушка вздрогнула – видимо, пораженная тем, что он знает ее язык. Затем, отступив на пару шагов и покачивая дротиком, она с независимым видом заявила:

– Пока у меня в руках это, бояться надо тебе.

Одинцов усмехнулся, соображая, как бы половчей заморочить голову своей хорошенькой противнице и кончить дело миром. Так сказать, полюбовно. Он твердо решил обойтись без кровопролития – разве что совсем крохотного, почти символического… если Р’гади окажется девственницей…

Он снова улыбнулся девушке, стараясь, чтобы его усмешка не выглядела откровенно плотоядной.

– Ты думаешь, я боюсь твоей палки с колючкой? С чего ты решила, что дротиком можно нанести мне рану? Лишь потому, что я прикинулся потерявшим сознание и позволил вам притащить меня в свой лагерь? Ну, ты видишь, чем это закончилось! – Он широко повел рукой в сторону лежавших в траве тел ксамитских воинов.

Р’гади вздрогнула и опустила свое тонкое копье. Даже в тусклом свете, падавшем от угасающего костра, было заметно, как побледнело ее лицо. Затем пальцы девушки разжались, меч и дротик глухо стукнули о землю; в страхе приложив ладошку к губам, она прошептала:

– Дьюв! Это дьюв, ужас ночи! О светлый Эдн, спаси и защити меня!

Проворно поднявшись, Одинцов подошел к девушке, отшвырнул ногой оружие подальше и осторожно коснулся тонкого смуглого плеча. Она стояла неподвижно – видимо, страх перед нечистой силой парализовал Р’гади, и мужество покинуло ее сердце.