Путь на Балканы

— Да, — с легкой запинкой, отвечала невеста и невольно обернулась на стоящего рядом свидетеля.

Ответом ей был такой прямой и честный взгляд, что она, больше не сомневаясь, звонко повторила:

— Да, я согласна!

Голос ее гулко разнесся под сводами церкви, и всем стало так легко на душе, будто собравшиеся почувствовали, как на них спустилось божие благословление.

— Согласен ли ты, Август, взять в жены Софью и любить ее в горе и в радости…

— Да!

— Если кто-то знает причину, по которой они не могут быть обвенчаны, пусть скажет ее сейчас или молчит потом вечно!

Раздалась гулкая тишина, и все замолчали, будто и впрямь ожидая, что кто-то заявит о невозможности брака и разрушит столь прекрасное торжество. Но секунды шли, никто ничего не говорил, и все с облегчением вздохнули.

— Объявляю вас мужем и женой!

После венчания молодые вышли из храма, под звон его одинокого маленького колокола, к которому тут же присоединились его старшие братья со стоящего неподалеку православного собора. Карета уже ждала их, и через несколько минут они уже ехали к дому Батовских. Молодые не захотели устраивать пышный прием, но все равно свадьба была веселой. Рекой лилось шампанское, а родственники жениха кричали в честь молодых: «Hoch!»[100] Те радостно им улыбались, держась при этом за руки. Рядом с ними сидел молодой человек в военной форме и с георгиевским крестом на груди, бывший их шафером. Гости с жалостью смотрели на беднягу, ведь вместо левой ноги у него был протез, и ходить он мог, только опираясь на трость. Но Софья и Август относились к нему с такой трогательной заботой, как будто он был для них самым близким человеком.

— Кто это? — спросил кто-то из родственников жениха.

— О, это товарищ Николаса Штерна, кузена невесты, погибшего на войне. Как видите, он тоже пострадал, но остался жив.

— О, der russische Held![101]

Некоторое время спустя Алеше удалось отойти в сторону, не привлекая к себе особого внимания, и перейти в другую комнату, где было не так людно. Нарочитое любопытство и показное внимание смущало его, и Лиховцев с облегчением вздохнул.

— Какая прекрасная пара, не правда ли? — раздался рядом восторженный голос Эрнестины Аркадьевны.

— Да, действительно, — не мог не согласиться Алексей.

— Несомненно, они будут счастливы вместе!

— По крайней мере, я очень на это надеюсь.

— С вами все хорошо? — встревожилась мадам Батовская. — Вы выглядите усталым.

— Нет, все хорошо, благодарю вас, — отозвался Лиховцев и смущенно улыбнулся. Он не любил доставлять другим беспокойство и почувствовал себя неловко, а потому попытался перевести разговор на другую тему:

— Скажите, у вас прежде была горничная, кажется, Дуняша… я что-то ее не вижу.

— К сожалению, мы были вынуждены расстаться с ней, — поджала губы Эрнестина Аркадьевна, немедля согнав с лица любезную улыбку.

— Вот как?

— Да, именно так, Алексей Петрович. Мерзавка где-то нагуляла большой живот и бросила, таким образом, тень на нашу репутацию, так что нам не оставалось ничего другого. Но самое ужасное, что у нее хватило наглости заявить, что она сделала это с нашим Николашей. Разумеется, мы не могли потерпеть такого афронта и немедленно рассчитали эту негодную девчонку!

— Ужасная история…

— И не говорите, ведь мы едва не лишились вместе с ней и нашей кухарки Акулины, приходившейся ей теткой. Ах, вы себе не представляете, до чего же трудно в нынешние времена найти хорошую прислугу!

— Да вы правы, не представляю, — кивнул Лиховцев.

— С вашего позволения, я вас оставлю, — на лице мадам Батовской появился любезный оскал. — Мне необходимо заняться гостями.

— Да-да, конечно!

Отчего-то Алексею стало невыносимо душно, и он поспешил покинуть дом и выйти во двор. К своему удивлению, он застал там Маврика. Мальчик сидел на поленнице дров и бездумно болтал ногой. Он не хотел присутствовать на этой свадьбе, видеть гостей, свою сестру и вообще никого, а потому улизнул при первой возможности. Услышав шаги, гимназист обернулся, и его лицо стало неудержимо краснеть. Не сказав друг другу ни слова, они сидели и смотрели на бескрайнее синее небо, по которому лениво передвигались облака. Кто знал, куда они полетят и где прольют благодатным дождем накопленную им влагу? Может быть, в далекую Болгарию, где осталось много русских солдат, сложивших свои головы за чужую свободу. Глядя на них, Лиховцев отчего-то вдруг припомнил слова своего приятеля, сказанные им, когда они уже погрузились на пароход. Стоя на верхней палубе, Дмитрий задумчиво посмотрел на берег и со странным выражением лица сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Я никогда не одобрял этой войны, но мне не стыдно, что я принимал в ней участие. Защитить от насилия женщин и детей, прекратить грабежи и убийства мирных жителей, даже если они тебя напрямую не касаются, дело по-любому хорошее. Нет, я ни о чем не жалею!

— Я ни о чем не жалею, — повторил вслед за ним Алексей.