Когда Ричарду исполнилось двенадцать лет, пришло время дополнить образование изучением какого-нибудь ремесла. К изумлению родных, он не пошел по стопам Морганов. Среди достоинств Ричарда были способности к механике, к складыванию кусочков мозаики и поразительное для столь юного существа терпение. По собственному выбору он был отдан в ученики к сеньору Томасу Хабитасу, оружейному мастеру.
Этому решению втайне обрадовался отец Ричарда, довольный тем, что хоть кто-то из Морганов избрал стезю ремесленника, а не торговца. Кроме того, война была неотъемлемой частью жизни, а оружие — атрибутом войны. Человек, умеющий делать и чинить оружие, едва ли стал бы пушечным мясом на поле боя.
Семь лет ученичества принесли Ричарду немало радостей во всем, что касалось работы и учения, хотя удобства оставляли желать лучшего. Как и всем подмастерьям, ему не платили; он жил в доме хозяина, прислуживал ему за столом, питался объедками и спал на полу. К счастью, сеньор Томас Хабитас был добрым человеком и превосходным оружейником. Хотя бн умел делать роскошные дуэльные пистолеты и охотничьи ружья, ему хватило проницательности сообразить: чтобы процветать в этих краях, надо быть по меньшей мере Ментоном, а быть Ментоном за пределами Лондона невозможно. Поэтому он решил заняться изготовлением армейского мушкета, известного каждому солдату и моряку под названием «смуглая Бесс»: все сорок шесть деревянных и стальных дюймов этого оружия были коричневыми, словно орех.
В девятнадцать лет Ричард успешно завершил учебу и покинул дом Хабитаса, но не его мастерскую. Став мастером, он продолжал изготавливать «смуглых Бесс». А потом он женился, что запрещалось ученикам, но дозволялось мастерам. Жена Ричарда была дочерью брата его матери и, следовательно, его двоюродной сестрой, но поскольку англиканская церковь не запрещала подобные браки, церемонию в церкви Святого Иакова провел сам кузен Джеймс-священник. Брак по расчету превратился в брак по любви, с каждым годом супруги все крепче привязывались друг к другу. Впрочем, путаница с именами возникала не раз, ибо Ричард Морган, сын Ричарда Моргана и Маргарет Биггз, взял в жены еще одну Маргарет Биггз.
Но пока оружейная мастерская Хабитаса процветала, на одинаковые имена никто не обращал внимания: молодая пара снимала две комнаты на Темпл-стрит, на другом берегу Эйвона, близ мастерской Хабитаса и синагоги.
Этот союз был заключен в тысяча семьсот шестьдесят седьмом году, через три года после бесславного завершения Семилетней войны с Францией; несмотря на победу, Англия погрязла в долгах и была вынуждена пополнять казну, повышая налоги и уменьшая расходы на содержание армии за счет массовых отставок. Оружие перестало пользоваться спросом. Один за другим ученики и подмастерья Хабитаса покидали мастерскую, пока наконец в ней не остались только Ричард да сам сеньор Томас Хабитас. А потом, вскоре после рождения малышки Мэри в тысяча семьсот семидесятом году, Хабитас нехотя отпустил Ричарда.
— Поработай у меня, — великодушно предложил Дик Морган. — Спрос на оружие — временное явление, а спрос на ром вечен.
Все разрешилось на редкость удачно, несмотря на путаницу с именами. Мать Ричарда все привыкли звать Мэг, а жену Ричарда — Пег, двумя разными уменьшительными от одного и того же имени Маргарет. Но и в масштабах страны подобные затруднения были нередкими: если не считать чудаковатых протестантов, нарекавших потомство мужского пола такими вычурными именами, как Крэнфилд и Онсифор, почти всех мужчин Англии называли Джонами, Уильямами, Генри, Ричардами, Джеймсами и Томасами, а почти всех женщин — Энн, Кэтрин, Маргарет, Элизабет или Мэри. Это был один из немногочисленных обычаев, объединявших все сословия — от высшего до низшего.
Пег, обаятельная, покладистая Пег, познала радость материнства не сразу. Своим первенцем, дочерью Мэри, она забеременела почти через три года после свадьбы, и вовсе не из-за недостаточного усердия супругов. Само собой, родители надеялись, что у них появится сын, и потому были разочарованы, когда им пришлось выбирать женское имя. Ричард остановил выбор на имени Мэри, редком для клана Морганов и, как откровенно высказался его отец, попахивающем католицизмом. Но это не имело значения. С той минуты, когда Ричард впервые взял новорожденную дочь на руки и с трепетом взглянул на нее, он обнаружил в себе неизведанный океан любви. Наделенный неистощимым терпением, он всегда любил детей и охотно возился с ними, но оказался совершенно не готов к чувствам, которые испытал, держа на руках малышку Мэри. Кровь от его крови, кость от его кости, плоть от его плоти.