Путь Моргана

Ричард решительно заставил Джона Лоурелла отдать ему несколько кур и уток, поэтому у Китти прибавилось подопечных, а в меню изредка начали появляться яйца. Огаста принесла двенадцать поросят, но съела самых слабых, предусмотрительно оставив в живых всех шестерых отпрысков женского пола и двух – мужского, которых Ричард собирался зажарить на Рождество. Весь выводок принадлежал хозяину. Если какой-нибудь хозяин свиньи желал продать мясо или приплод губернатору острова, с ним расплачивались векселями, а тем, кто хотел засолить мясо, предоставляли соль и бочки. Росс недвусмысленно дал островитянам понять, что добивается одного: чтобы они как можно меньше зависели от наличия запасов провизии на складах. Такие колонисты, как Аарон Дэвис, Дик Филлимор, Нат Лукас, Джордж Гест, Джон Мортимер, Эд Рисби и Ричард Морган, уже сумели наглядно доказать, что планы Росса со временем станут реальностью.

Больше всего хлопот майору доставляли пехотинцы и матросы с «Сириуса», которые не желали выращивать овощи своими руками и утверждали, что правительство острова обязано кормить их. Когда же Росс отказывал им, они воровали овощи, дыни и птицу у каторжников, и за эти преступления Росс карал их, как за кражи в особо крупных размерах. Пехотинцы и матросы день ото дня мрачнели и ворчали все громче: они считали, что у каторжников надо отбирать все, что им удалось вырастить. По мнению этих лентяев, каждый кусок, добытый каторжниками, принадлежит только свободным жителям колонии, которых следует кормить в первую очередь. С какой стати они должны работать, если каторжники вполне способны обеспечить их едой? Каторжники – собственность короля, им самим ничего не может принадлежать. У каторжников нет никаких прав. Что это возомнил о себе майор Росс? Матросы и пехотинцы предпочитали умалчивать о том, что две трети урожая, выращенного каторжниками, попадает на склад; весь урожай могли оставлять себе лишь свободные колонисты.

Рождество в этом году пришлось на субботу, день выдался ясным и тихим, хотя южный ветер поднял высокие волны в Сидней-Бей. Ричард заколол двух поросят, Нат Лукас – двух гусей, Джордж Гест – трех жирных уток, Эд Рисби – четырех цыплят, а Аарон Дэвис испек хлеб из чистой пшеничной муки. Пшеницу вырастили собственноручно его друзья, они же смололи ее. Объединившись, они устроили пикник под сенью сосен Пойнт-Хантера, к ним присоединились Стивен Донован, Джонни Ливингстон и Дарси Уэнтуорт с семейством. Поросят и птицу зажарили на вертелах, заказанных Дарси в кузнице. Стивен и Джонни внесли свою лепту – десять бутылок портвейна. Всем присутствующим досталось по полпинты напитка.

Майор Росс во всеуслышание объявил, что предстоящее Рождество будет «сухим»: каторжникам разрешалось пить лишь легкое пиво, а пехотинцам было приказано выдать по полпинты рома так, чтобы их не видели каторжники. Лейтенант Кинг по праздникам неизменно выдавал каторжникам ром, но Росс не желал следовать его примеру, особенно после того как узнал, что Дайер, Фрэнсис и остальные намерены заняться перегонкой рома из сахарного тростника.

Для Китти этот день стал самым радостным за все годы с тех пор, как умер ее отец. На земле расстелили парус с «Сириуса», чтобы усадить женщин, для беременных принесли подушки. Здесь, среди сосен, ветер никому не досаждал; отцы с малышами купались в Черепашьем заливе и строили крепости из песка, матери неспешно обменивались сплетнями. Китти прихватила с собой чайник и теперь готовила чай для подруг на отдельном костре. Накупавшись, мужчины вернулись к кострам и расселись вокруг них. Женщины вращали вертелы, резали латук, сельдерей, лук и бобы, пекли картошку. Пир начался около двух часов дня; мужчины предложили тост за его величество короля Великобритании, а насытившись, поудобнее разлеглись на земле, чтобы вздремнуть.

Наблюдая за соседями, Китти видела, как непринужденно они держатся друг с другом, – должно быть, оттого, что вместе им довелось многое пережить. «Мы – новая порода англичан, – внезапно поняла она, – мы никогда не сможем забыть, что власти отослали нас сюда, чтобы избавиться от нас. Но те, кто распоряжается нашими судьбами, и сами ничуть не лучше – они не видят дальше собственного носа». Ее вдруг охватила уверенность, что никто из здешних каторжников не вернется в Англию. Они лишились всякого уважения соотечественников. Остров стал для них домом.