Путь марсиан

Она со скрежетом привела механизм в действие. Выход служил для эвакуации из здания на случай пожара и, конечно же, был пережитком прошлого, навязанным устаревшими законами, которые не принимали в расчет современных систем автоматического пожаротушения, устанавливаемых во всех общественных строениях. Снаружи никого не оказалось — только то, что и должно быть снаружи. Солнечный свет резал глаза, в лицо бил пыльный ветер.

Мисс Роббинс закрыла дверь. Как вовремя она позвонила миссис Хэншо. Ее долг исполнен. Вне всяких сомнений, с Ричардом творится что-то странное. Она подавила желание еще раз позвонить матери мальчика.

В тот день миссис Хэншо так и не уехала в Нью-Йорк. Она осталась дома, встревоженная и злая на эту наглую мисс Роббинс.

Ее нервы начали сдавать, и за пятнадцать минут до окончания школьных занятий миссис Хэншо стояла у Двери. В прошлом году она установила автоматическое приспособление, которое ровно без пяти три активировало Дверь на школьные координаты и держало их, запирая ручной набор, до появления Ричарда.

Ее взгляд остановился на мрачной серости (почему неактивированное силовое поле не окрасили в какой-нибудь другой цвет — более живой и веселый?). Она ждала. Руки стали холодными как лед, и она сцепила пальцы.

Дверь стала черной с точностью до секунды, но ничего не произошло. Время летело, Ричард опаздывал — а потом вдруг стало поздно. Потом стало очень поздно.

Без четверти четыре она пришла в отчаяние. Конечно, ей следовало позвонить в школу, но она не могла сделать это, не могла. Особенно после того, как учительница выразила сомнение в психическом здоровье Ричарда. Ну как же звонить после этого?

Миссис Хэншо беспокойно зашагала по комнате, дрожащими пальцами прикурила сигарету, но тут же раздавила ее в пепельнице. А если произошло что-то вполне обычное? Возможно, Ричарда задержали в школе какие-то дела? Но в таком случае он бы обязательно предупредил ее заранее. И тут ее осенило, что Ричард знал о ее предстоящей поездке в Нью-Йорк, а значит, мог не вернуться до самого вечера…

Нет, он бы предупредил ее. Хотя зачем себя обманывать?

Ее гордость была сломлена. Миссис Хэншо закрыла глаза, и слезы просочились сквозь сомкнутые ресницы. Она была готова звонить в школу и даже в полицию.

А когда она открыла глаза, перед ней, потупив голову, стоял Ричард, и весь его вид был жалким и обреченным.

— Привет, мам.

Тревога миссис Хэншо тут же превратилась в гнев (да, так умеют только мамы).

— Где ты был, Ричард?

Прежде чем завести обычные причитания о беспечных неблагодарных сыновьях и разбитых сердцах матерей, она осмотрела его повнимательней и ужасе выдохнула:

— Ты был в открытом пространстве!

Ее сын уставился на свои перепачканные туфли (флексы где-то потерялись), полосы грязи покрывали его руки, а на рубашке зияла небольшая, но хорошо заметная дыра.

— Ей-богу, мам, я просто подумал, что… — И он замолк.

— Со школьной Дверью тоже что-то не в порядке?

— Нет, мам.

— Ты хоть понимаешь, что я чуть не заболела, переживая за тебя?

Она напрасно ожидала ответа.

— Ладно, молодой человек, об этом мы поговорим позже. А сейчас ты примешь душ и выбросишь всю свою одежду до нитки. Механо!

Но механо уже отреагировал на фразу «примешь душ» и устремился в ванную, плавно и тихо скользя над полом.

— Снимай туфли и отправляйся за механо, — велела миссис Хэншо.

Ричард покорно исполнил приказание, понимая, что протесты бесполезны.

Миссис Хэншо подняла перепачканную обувь кончиками пальцев и бросила в мусоропровод, который испуганно взвыл от неожиданной нагрузки. Она тщательно вытерла руки тряпкой и швырнула ее в мусоропровод вслед за туфлями.

Во время обеда она не вышла к Ричарду, и он ел в обществе ненавистного ему механо. Она считала, что столь явное выражение недовольства лучше любых упреков и наказаний заставит мальчика понять всю глубину проступка. А Ричард, как она часто говорила себе, был очень чувствительный ребенок.

Но перед сном миссис Хэншо пришла навестить его.

Она улыбнулась ему и мягко заговорила. Ей казалось, что так будет лучше всего. В конце концов, он и так уже наказан.

— Что сегодня произошло, Дикки, сынуля?

Она называла его так только в детстве, и эти слова растрогали ее саму почти до слез.

Но сын отвернулся.

— Мне не нравится проходить через эти чертовы Двери, мам, — холодно и упрямо ответил он.

— Но почему, дорогой?

Он потер ладонями по тонкой простыне (свежей, чистой, стерилизованной и, конечно же, одноразового пользования).

— Просто они мне не нравятся.

— А как же ты намерен ходить в школу, Дикки?

— Я буду ходить пешком, по земле, — нерешительно пробормотал он.

— Сынок, в Дверях нет ничего плохого.

— Мне они не нравятся.

Он никогда так не смотрел на нее.

В отчаянии она сказала:

— Ладно, тебе надо хорошенько выспаться, и завтра утром ты будешь чувствовать себя гораздо лучше.

Она поцеловала его и вышла из комнаты, автоматически проведя рукой по фотоэлементу луча, чтобы погасить освещение.