Путь Короля. Том 2

Когда они пришли к окончательному соглашению — десять серебряных пенни и золотой перстень за пять оленей с возвратом шкур и за двадцать фунтов птичьего пуха для спальных мешков, — Пехто уже допел свою песню. С привычной, по-видимому, у финнов бесцеремонностью он высунулся наружу и принял из невидимых рук, оставивших в покое барабан, большой пышущий паром сосуд. Шаман поочередно зачерпнул напиток в четыре больших кружки из долбленой сосны и протянул их Пирууси, Карли и Шефу, оставив четвертую себе.

— Пейте, — сказал он на норвежском.

Шеф молча протянул свою кружку Ханду, который осторожно принюхался, окунул палец и облизал его. Лоб Пирууси прояснился. Наконец-то он понял, зачем нужен третий человек. Он пробует. Значит, одноглазый могучий вождь, раз у него есть пробовальщики отравы.

— Это вода, в которой сварили мухоморы.

— Это не опасно?

— Думаю, для тебя — нет. Ты привык к таким вещам. Полагаю, что и Карли вреда не будет.

Шеф вежливо поднял кружку в честь хозяев и сделал долгий глоток. Остальные сделали то же самое. Шеф обнаружил, что вежливым считается отпить треть, остановиться, выпить еще, снова остановиться и допить остаток. На вкус питье было затхлым, горячим, с легкой горечью, не слишком приятное, но лучше многого из того, что заставлял его глотать Ханд. Присутствовавшие немного посидели в молчании, погружаясь в собственные мысли.

* * *

Шеф ощутил, что душа его выходит через рот и устремляется наружу, сквозь стенки шатра, словно они прозрачные, летит на простор, и кругами, как птица, поднимается над темными лесами и заснеженными белыми равнинами вокруг. С интересом он заметил частично замерзшее озеро, лежавшее не очень далеко, по другую сторону леса — Кеолвульф оказался прав. Но интересовался этим его рассудок, а не его душа. Душа стрелой мчалась на запад. Быстрее мысли пронеслась она над сушей и морем, и в мир вернулся свет. В месте, где она очутилась, был еще вечер, а не ночь. И стояла осень, а не зима.

Это был Гедебю. Шеф узнал курган, на котором весной, сидя в ожидании ужина, увидел произошедшую много лет назад кровавую битву и жертвоприношение. Но мир, который царил в этих местах, когда ему явилось то ужасное видение, ныне исчез без следа. Ни деловитых пахарей, ни дымящих труб. У частокола расположился огромный палаточный лагерь, сотни людей собрались у городских стен. Это напоминало осаду Йорка, которую Шеф видел два года тому назад.

За исключением двух обстоятельств. Здесь были деревянные, а не каменные, римской постройки, стены. И оборонявшиеся не пытались отсидеться за ними. Многие вышли наружу, схватились с осаждавшими, дрались с ними на мечах, на копьях и боевых топорах, делали вылазки через специальные ворота и калитки, возвращаясь затем за частокол торопливо или с гордостью.

И все же здесь царила неразбериха, постепенно понял Шеф. Заметил это, и в нем выросла уверенность, что видит он не прошлое, не выдуманную историю и не то, что могло бы происходить. Виденное действительно происходило в тот самый момент, когда он сидел в шатре у финнов. Это было видение, но видение реальности, нечто такое, что не нуждается в истолкованиях.