Путь хирурга. Полвека в СССР

Но с Ксаной они разошлись. Она не говорила — почему, но можно было догадаться. Она любила Королева, гордилась им и страдала всю жизнь.

По своим надломленным человеческим качествам она не могла быть руководителем кафедры. Мы с ней поделили функции руководства: она отвечала за преподавание, я — за административную часть. Я вел все дела, получал письма и статьи на имя Языкова, возил ему их и читал, он говорил, что отвечать, я писал и подписывал. Постепенно он перестал интересоваться и этим. Мне самому приходилось отвечать за него на серьезные деловые письма и давать рецензии на статьи.

Врачи со всей Москвы и даже из других городов стремились в нашу клинику для апробации диссертаций. Однажды на апробацию кандидатской диссертации пришел молодой врач из ЦИТО Вениамин Лирцман. Я не был с ним знаком, но слышал от других, что он хороший хирург и замечательный парень. Диссертант на апробации — это вроде просителя: ему необходимо получить положительный отзыв, поэтому он заискивает. Лирцман тоже сначала держался робко. А я как раз хотел его подбодрить, улыбался, говорил, как со старым знакомым. Диссертация о несросшихся переломах тазобедренного сустава была очень добротная: тогда еще не было эндопротезов сустава, Лирцман изучил лечение почти четырехсот больных и показал, что процент осложнений был очень высокий — двадцать пять. В отличие от многих других научных работ это была честная цифра. Значит, есть молодые ученые, которые не врут.

Докладывал он четко, хотя говорил скороговоркой, на вопросы отвечал толково. По окончании апробации мы пошли в кабинет шефа, где я проводил всю административную работу. Лирцман безапелляционно потребовал:

— Мне нужен отзыв прямо сейчас — надо сегодня же отвезти его в ученый совет ЦИТО.

Обычно на написание отзыва у меня уходил день-другой. Но что делать, если ему надо?

Работы у меня было много, но я сел за пишущую машинку и стал стучать отзыв на бланке кафедры. Пока я стучал, соображая, в каких выражениях выразить свое одобрение, Лирцман вдруг снял туфли и сидел, устало шевеля пальцами стоп — очевидно, новые туфли жали. Я немного поразился такому слишком фамильярному для первой встречи поведению — мы ведь не были близкими друзьями.

Да, тогда еще не были. Но очень скоро мы ими стали, и эта дружба прошла через всю мою жизнь.

Драма смерти и драма жизни

Как медленно иногда ставят диагноз терапевты! У хирургов нет времени на раздумья — мы обязаны действовать. А терапевты все думали: чем же болен Языков? Кожа на его теле шелушилась, во многих суставах шло омертвение хрящей и разрушение костей. После долгих осмотров, анализов и консультаций пришли к заключению: у него довольно редкая болезнь — псориотическая артропатия.

По прошествии многих лет я понимаю, что введенная Языкову загрязненная сыворотка оспенной вакцины нарушила иммунологический защитный баланс организма. Но в те годы наука иммунология была в России еще не развита, и определить диагноз было нелегко.

Поскольку он был консультантом Кремлевской больницы, его положили на лечение в ее главный корпус, на улице Грановского. К тому времени он был почти обездвижен. За ним прислали машину с двумя санитарами. Лифта в доме нет, мы несли его на носилках с третьего этажа, а весил он сто шестьдесят килограмм — десять пудов. Я из последних сил держал головную часть носилок, боялся, что пальцы мои не выдержат и сами разожмутся, тогда голова шефа упадет на камень ступенек. Чтобы как-то отвлечь себя от непомерного усилия, я вспоминал, что Тарас Бульба, но описанию Гоголя, весил вдвое больше — двадцать пудов. Донесли.

В Кремлевке ему дали большую палату с ванной комнатой, уход там был по высшему классу. Но шеф привык ко мне и попросил:

— Ты уж меня не бросай на чужих людей.

Я приезжал к нему через день и мыл его в большой ванне.

Впервые я был в Кремлевке — этой «цитадели парадной медицины». Центральный подъезд с улицы был только для высоких чинов, там стояли их черные ЗИСы. Я входил со двора, получал пропуск и оказывался в сказке. Довелось же мне такое: раньше работал в нищих поселковых медпунктах и старых деревянных больницах, а теперь шагал по начищенным паркетным полам широких коридоров, на громадных окнах — гофрированные шелковые занавеси, на стенах — картины. Я оглядывался по сторонам: так вот где собирались обвинения против «врачей-отравителей» — якобы они были в заговоре, чтобы убивать членов правительства! Там продолжали работать те же самые врачи, которые давали показания против них. В кабинете электрокардиографии работала Лидия Тимашук, главная фигура обвинения, псевдогероиня сталинского террора.