Путь хирурга. Полвека в СССР

— Слушай, Володька, ко мне приходила с протестом группа врачей, все бабы. Они, суки, стали говорить: как я мог доверить такую ответственную работу молодому малоопытному врачу, выскочке и не члену партии? Я наорал на них: кто кроме заведующего кафедрой может решать, какой ассистент ему нужен, а какой не нужен? Это мое право — подбирать себе ассистентов. Они тебе завидуют и ревнуют к твоему успеху. Ты должен знать своих недоброжелателей: Анна Комарчева, жена генерала, шестидесятилетняя дура, которая сама ничего не умеет, но считает себя выше других; Вера Паллер, еще глупей, но зато член парткома больницы; Тонька Белова, смолоду всем давала без разбору и за это ее сделали ассистентом еще до меня; и молодая идиотка Наташка Грачева — завистница и интриганка. Хочешь знать, они ведь и против меня были, когда меня назначили заведующим. Да руки оказались коротки. Но ты учти: они дуры, но в нашей больнице бабы — это большая сила. Знай, кто твои враги. Слабое твое место, что ты беспартийный. А станешь подниматься выше, у тебя будет больше врагов. Всегда руководствуйся правилом: оглянись вокруг себя — не ебет ли кто тебя. Понял?

Это было хорошее предупреждение, много раз в жизни я вспоминал, как он был прав.

Я хорошо знал тех женщин, у меня с ними были спокойные деловые отношения, без столкновений. Я недоумевал: почему бы им восставать против меня? Я был молод и полон энергии, делал операции лучше них, успешно продвигался в науке. Они вообще не умели сами оперировать, всегда просили помощи, в том числе и моей. И я охотно им помогал. Они не занимались наукой, не писали статей. Да, я обогнал их, но ведь это было заслуженно. Почему они хотели бы остановить меня, да и любого способного человека? В этом было отражение общей морали советских людей. Коммунистическая пропаганда воспитывала в обществе идеологию уравниловки: все «строители коммунизма» должны быть равны, потому что все они делают одно общее дело построения коммунизма. Ленину принадлежат две символические фразы: «Мы любую домашнюю хозяйку научим управлять государством» и «Мы из золота нужники будем делать». В этих фразах содержалась вся практическая философия советского общества — уравниловка, ничего индивидуального, никаких ценностей. Конечно, в обществах муравьев и ос все равны — они одинаково строят свои термитники и соты. Однако между насекомыми и людьми есть все-таки разница. Этого идеология коммунизма не учитывала. Мои недоброжелатели не хотели и не были в состоянии оценивать индивидуальные качества работников клиники. В их понимании было общее правило — все должны быть одинаковы и чины должны доставаться не по заслугам, а по возрасту и по партийной принадлежности.

А Языков, не боясь интриганов, назначил меня хозяйственным ассистентом — я должен был вести все административно-хозяйственные дела и стал третьим по значению лицом.

Как меня вербовали в КГБ

Я никогда не ходил в отдел кадров нашего института — мне там ничего не было нужно.

Поэтому я удивился, когда мне позвонили оттуда и пригласили прийти в восемь часов вечера. Сам по себе вызов мог быть обычным делом, но назначенное время было странным — работу все заканчивали в шесть часов.

Хотя в отдел кадров я не ходил, но знал, что новый директор института Ковригина, бывшая раньше министром, считала его чуть ли не самым важным в нашей работе. Всю жизнь она работала в аппарате ЦК и в министерстве, никогда раньше не имела дела с профессорами и научными сотрудниками, и для ее понимания отдел кадров был ближе и родней — через него она могла контролировать состав преподавателей. Тем более, что в институте было много профессоров-евреев, бывших «врачей-отравителей», среди них профессор Мирон Вовси, с фамилии которого начинались тогда все обвинения. Это была потенциально вольнодумная категория интеллектуалов. Поэтому Ковригина возвысила над ними начальника отдела кадров Н.Буравченко, бывшего военного писаря. К его пятидесятилетию она издала приказ: «под руководством юбиляра отдел кадров превратился в лучшее структурное подразделение института».

Наш Центральный институт усовершенствования врачей был на площади Восстания, в длинном здании бывшего «Вдовьего дома», построенного полтораста лет назад «во вкусе умной старины». С площади в него вела широкая лестница с колоннами, а вестибюль был дворцового типа, хотя переделанный и перекрашенный.

В отделе кадров никого не было, я стоял в пустой первой комнате и ждал. Из боковой двери кабинета заведующего появился незнакомый мне человек среднего возраста, в сером костюме. В руках у него была папка. Он исподлобья глянул на меня:

— Ваша фамилия Голяховский? Садитесь, я хочу поговорить с вами.