Путь к звездам. Из истории советской космонавтики

Ближе к полудню 9 августа майор Титов прилетел в Москву. Торжественная государственная встреча во Внуково, вечерний правительственный прием в Кремле. Вручение высших наград страны. Все было вроде так и все же не так, как у Гагарина. Но изменить что-то в громоздком «космическом сценарии» было не в его силах. Да и нужно ли?

Генерал Каманин, вернувшийся из длительной командировки по странам Европы и Америки, где он находился вместе с Гагариным, на следующий день после приема в Кремле встретился с Германом в Звездном. Наставника космонавтов интересовали детали его полета, насколько подтвердились или не подтвердились его майские опасения. Он прямо говорил о них Королеву в Сочи.

Интерес Каманина был понятен космонавту-2. О замысле Главного конструктора осуществить в ноябре совместный полет сразу трех «Востоков» продолжительностью до трех суток с установлением визуального наблюдения и радиосвязи между их экипажами в Центре подготовки знали многие. Возможно, такое указание исходило от «верхов», и программу предстояло реализовать еще до ноябрьского праздника, к окончанию работы XXII съезда партии? Этого Николай Петрович пока что не знал. В любом случае проведение качественной подготовки сложной «космической феерии», по его мнению, не представлялось возможным.

Каманин дотошно выяснял ситуацию в полете по виткам:

— Как протекал взлет и выход на орбиту, Герман?

— Ожидаемые параметры взлета получились штатными, — доложил Титов. — Перегрузки не превышали расчетных шести-семи единиц. Я перенес их вполне удовлетворительно.

— Затем наступил период стабильного орбитального полета? — уточнил Николай Петрович.

— Да, со второго до шестого витка никаких отклонений в самочувствии я не заметил. Сделал записи в бортовом журнале, попробовал провести киносъемку поверхности Земли. Еще не знаю, что фактически получилось. Мешала облачность.

— Но на шестом витке ощущения изменились?

— Изменились не только ощущения, Николай Петрович. Появились головная боль, резь в глазах. На седьмом витке я почувствовал головокружение. Меня начало подташнивать. Захотелось попить воды. Я сделал несколько глотков. Тошнота прошла. Тут же появилось ощущение голода. Я перекусил и вскоре уснул. Дальше полет продолжался штатно. Посадка тоже прошла очень удачно, Николай Петрович. В Куйбышеве я быстро восстановился. Чувствую себя хорошо. Готов к новым полетам.

— Я очень рад за тебя, Герман. Но в интересах нашего общего дела о всех перипетиях твоего полета должен знать и Сергей Павлович. Мы оба пришли в космонавтику из авиации, а там, как ты знаешь, соблюдается неписаный закон — полеты не назначаются, пока не выяснены до конца причины происшедшей аварии или катастрофы. Для нас — самочувствие космонавта в полете — то же самое, что авария. Видимо, во всем виновата невесомость, но это надо еще доказать, чтобы найти приемлемое противоядие против нее. Вот когда это будет сделано, тогда и станет возможным назначение новых стартов. Надеюсь, ты понимаешь мои тревоги?

— Но я уже рассказывал Сергею Павловичу о характере полета перед заседанием Государственной комиссии в Куйбышеве.

— Королеву рассказывал, а Государственной комиссии доложил только о расстройстве вестибулярного аппарата?.. Я правильно тебя понял? — уточнил Каманин.

— Да, именно так, — подтвердил Титов.

— Ты поступил совершенно верно, по совести, Герман. Теперь я буду решать эти вопросы с Сергеем Павловичем. Как тебе известно, за ним остается последнее слово при назначении любых космических стартов.

Предполагаемый ноябрьский старт трех «Востоков» взбудоражил Звездный. Каманин вместе с начальником Центра подготовки Карповым до середины августа образовали «космические двойки» и объявили об этом на занятиях: Николаев — Быковский, Попович — Леонов, Нелюбов — Хрунов. Напряженные тренировки продолжались своим чередом. В сентябре вопрос о комбинированном полете Королеву не удалось решить в правительстве, а в октябре «наверху» стало уже не до космоса. В ЦК партии завершалась работа над Программой построения коммунистического общества, которую намечалось утвердить на предстоящем съезде.

Ничто в тот октябрьский вечер не предвещало каких-то осложнений для страстных любителей футбола — Аникеева, Нелюбова и Филатьева. Платформа Ярославского вокзала была полна народа, поджидающего электропоезд на Монино. Аникеев и Филатьев отдали честь военному патрулю, майору, а Нелюбов не отдал. То ли не заметил, то ли посчитал, что в толпе быть столь щепетильным не обязательно. Майор, как положено, потребовал у Григория документы. Нелюбов представился, назвал фамилию и свою принадлежность к Центру подготовки космонавтов, но удостоверение предъявить отказался. Вмешался Аникеев. Он посоветовал Григорию пойти в комендатуру. Рапорт начальника патруля лег на стол коменданту, который заявил, что направит его в Главный штаб ВВС — пусть там и разбираются.