Путь к звездам. Из истории советской космонавтики

— Думай, Мстислав Всеволодович. По времени не тороплю, но прошу выработать четкую позицию Академии наук на проблему.

— Раз космонавтам надо, выработаем, — согласился Келдыш.

Но Главный конструктор, будто не слыша этих слов собеседника, продолжил свой монолог:

— Да, искусственная тяжесть будет в десятки раз уступать земной, но и за нее будет резон побороться, если мы убедимся, что она позволит расширить спектр исследователей космоса.

Тут же вице-президент Академии наук спросил о перспективе:

— Что еще на подходе, Сергей Павлович?

— Оцениваем возможности покидания космического корабля на орбите, и не только вынужденного, но и с научными целями.

— Подумать, какой замах. Но, полагаю, выход в открытый космос будет еще не скоро?

— Так кажется сегодня, Мстислав Всеволодович. Эта необходимость может возникнуть после первых же орбитальных полетов людей, и тогда начнется неизбежная в таких случаях спешка.

— Я недавно прочитал, Сергей Павлович, что у британского премьера Черчилля во время войны ежедневно рождалось три-четыре новых идеи, из которых заслуживающими внимания были одна или две.

— Черчилль, Мстислав Всеволодович, политик, а мы — практические работники. Смысл всей моей деятельности в том и состоит, чтобы постоянно озадачивать то Кузнецова, то Пилюгина, то Рязанского новыми, прогрессивными идеями.

— Это завидная у тебя черта, Сергей Павлович. А чем собирается порадовать нас Янгель?

— Михаил Кузьмич готовит к летным испытаниям очень важное для ракетных войск новое изделие. Я собираюсь побывать на Байконуре по этому случаю в октябре.

— Тогда поздравишь Михаила Кузьмича с успехом и от меня.

— Поздравлю, если испытания получатся, как надо. У нас пока что ничего нельзя загадывать заранее.

— Что ты имеешь в виду, Сергей Павлович?

— Наш майский «прокол», Мстислав Всеволодович. Полет ведь прошел хорошо, а на спуске получили неприятный сюрприз, перечеркнувший несомненную удачу.

— Но Белка и Стрелка все поставили на свои места?

— Пока да, но свыше трех месяцев пролетело впустую.

— Не огорчайся, без неудач в новом деле не обойдешься.

Почти два месяца, до конца октября, пролетели для Главного конструктора, как один день. Королев не смог отлучиться из Москвы, чтобы поприсутствовать на испытаниях ракеты Р-16, нового изделия Янгеля. Своей работы набралось невпроворот. Его ближайшим замам, Мишину и Бушуеву, порой казалось, что «великий оптимист» уже окончательно пережил майскую неудачу, когда «живность» погибла вместе с кораблем в плотных слоях атмосферы. Тогда система ориентации не обеспечила нужного направления тормозного импульса и не смогла правильно сориентировать корабль. Он оказался в положении, чуть ли не противоположном расчетному. Тормозной двигатель сработал не на торможение, а на дополнительный разгон. Вместо спуска к Земле корабль, разогнавшись, вышел на более высокую орбиту.

Анализ телеметрических данных показал, что неисправность возникла не в тормозном двигателе, а в приводе чувствительного инфракрасного датчика. Он не сумел определить тепловой горизонт Земли и удержать его в «поле своего зрения», хотя тормозная двигательная установка отработала так, как ей было задано по программе.

Но и из майской неудачи Главный конструктор сделал парадоксальный вывод: произошел, дескать, первый опыт маневрирования в космосе — переход с одной орбиты на другую. Своему заместителю Бушуеву, Сергей Павлович так и сказал: «Нам, Константин Давыдович, надо овладеть техникой маневрирования. Это имеет большое значение для будущего. А спускаться на Землю наши корабли будут, как миленькие, когда надо и куда надо. В следующий раз посадим обязательно».

Сразу после возвращения с космодрома 25 августа Феоктистов созвал совещание разработчиков по системам управления и возвращения человека с орбиты. В течение трех часов удалось согласовать основные решения: по упрощению катапультируемого кресла, по дублированию системы управления спускаемого аппарата, по упрощению системы аварийного спасения пилота. Записав каждое из решений на отдельный лист, Константин Петрович в начале десятого вечера позвонил Главному конструктору и попросился на прием к Королеву.

Суть конструкторских предложений связывалась с отказом от установки системы управления на участке спуска и с упрощением схемы приземления и аварийного спасения. В случае аварии носителя предлагалось с высоты выше четырех километров спасение обеспечивать за счет выключения двигателей ракеты, отделения спускаемого аппарата и приземления по штатной схеме. А в случае аварии до четырех километров — катапультировать космонавта. Константин Петрович обратил внимание Главного конструктора на тот факт, что в случае утверждения этих предложений доработки окажутся минимальными, и ОКБ сможет выйти на пилотируемый полет буквально через несколько месяцев. Королев заявил, что ему надо подумать над важными предложениями пару дней, и в конце августа он действительно согласился с ними.