Путь к Цусиме

Плавание было трудное[222]. Команда была измучена длинным переходом, борьбою организма с непривычными и неблагоприятными для него климатическими условиями; значительной частью команды эти условия переживались в первый раз в жизни; физического отдыха на стоянках было слишком мало; днем команда почти всегда привлекалась к погрузке угля, материалов, провианта; а ночь она проводила на вахте; морального, освежающего и бодрящего отдыха за все время перехода эскадры было мало у команды. На нее смотрели больше, как на "казенный" живой мускул, которому уставать не полагается, — как на живые, дисциплинированные рычаги и рукоятки к тем сложным и деликатным механизмам, которыми переполнено современное военное судно, и которые существуют и, действительно, помогают в борьбе с неприятелем только до первого удара в них вражеского снаряда.

Физической работы и усталости для команды было много, а питание ее бывало и скудно, а главное до надоедливости, до отвращения однообразно: изо дня в день давали все тот же неизменный суп с солониной; а в промежутках между этой едой — чай с сухарями… Солонина была отвратительная; лучших кусков мяса, т. е. 1-го сорта, совсем не было. Заготовленные перед самым походом и взятые с собой, дорогие и сложные приборы для сохранения мяса и консервов в свежем виде оказались в деле совсем почти никуда не годными. Заготовленные консервы в пути частью были уже съедены, большей же частью береглись для какого-то фантастического будущего, когда они будут яко бы еще нужнее, и погибли в море без всякой пользы для экипажа[223]…

Команда на судах, невзирая на все вышесказанное, добросовестно делала свое дело и в походе, и в сражении, но в тех пределах, разумеется, в каких ее этому научили, в каких сумели ее использовать непосредственные ее начальники. Поэтому и поражение наше под Цусимой совсем не затрагивает чести русского народа, а ложится всей своей тяжестью исключительно на плечи нашей бюрократии, которая давала беспрепятственный ход по службе всем бездарностям и посредственностям, формально прослужившим установленное число лет во флоте, но его не любившим, не носившим в своем сердце забот о его нуждах и совершенствовании и часто не знавшим и не хотевшим знать ни судна, ни команды, которые вверялись их попечению и управлению.

В довершение всего, говорит Меньшиков в "Нов. Bp." (1905, № 10.508), у нас во флоте существовало "печальное отсутствие того, что прежде всего необходимо для победы, — это уверенность команды в своем ближайшем начальстве. Если с незапамятных времен держатся и передаются сказания о хищениях[224], о ростовщических комиссиях при заказах, об исчезновении не только паровых котлов, но и целых корпусов и т. д., если большинство чувствует и себя и своих начальников совершенно несведущими в последнем слове техники по своей специальности, то какой же на таких кораблях может быть "бодрый дух" вообще, и откуда ему взяться в военное время, на великом экзамене истории"…

* * *

КОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТОМ[225]. Балтийско-Цусимская эскадра шла в плавание в далекие воды. Личный персонал ее не знал, где и как будет доставляться на эскадру уголь, где будут стоянки, и каким путем она пойдет. Но, имея во главе эскадры адмирала Рожестенского, одного из самых энергичных адмиралов нашего флота, с самого же начала плавания все на эскадре были уверены, что с этим начальником препятствия будут преодолеваться легко. "В бухте Грэт-Фиш-бай в 3. Африке нас выставили Португальцы, из нескольких бухт Аннама нас выставляли Французы", пишет один из наших товарищей, "эскадра уходила в море, — неизвестно куда, но мы совершенно не падали духом и не волновались, зная, что за нас думает адмирал. И он, действительно, думал и оберегал свою эскадру. Оставаясь за его спиной, в походе мы знали мало горя. Он намечал стоянки, соображал угольные погрузки, снабжение провиантом и т. д. Покидая Мадагаскар, мы должны были сделать переход всего Индийского океана. Угольные ямы на эскадренных броненосцах в это время у нас были далеко не полны; угля могло и не хватить на такой переход; где и как мы будем грузиться углем, мы не знали, но выходили спокойно, твердо веря в заботливость о нас адмирала"…

Один из наших товарищей о доверии к адмиралу на эскадре пишет следующие строки:

"Во время стоянки у берегов Аннама мне пришлось быть на транспорте "Камчатка" в кают-компании. Я там обедал. Один из старших лейтенантов, погибших потом 14 мая 1905 г., восхищаясь энергией и твердостью Рожественского, говорил нам, что адмирал будет драться до последней возможности, и что в критический момент боя он не поднимет сигнала об отступлении… Так же думало и значительное большинство офицеров эскадры. Утром 14 мая мы все были исполнены доверия к адмиралу; мы были уверены, что в бою он первый пойдет на сближение с Японцами"…