Сборник «Малоизвестные {творения} святых отцов–исихастов» задумывался первоначально в несколько ином виде — как дополнение к русскому переводу «Добротолюбия», выполненному святителем Феофаном Затворником. Хорошо известно, что святоотеческие произведения включались иногда в греческое «Добротолюбие» не в своих древнегреческих подлинных текстах, но в новогреческом переложении, и уже по этой причине славянский перевод преп. Паисия Величковского или русский еп. Феофана не всегда мог адекватно отражать оригинал. С другой стороны, отдельные творения, вошедшие в состав «Добротолюбия», опубликованы в последнее время на Западе или в Греции в критических изданиях, причем авторство тех или иных произведений было в некоторых случаях пересмотрено или остается под вопросом. Кроме того, если говорить о «русском Добротолюбии», то еп. Феофан Затворник руководствовался собственными понятиями и вкусами относительно как перевода, так и композиции и состава сборника. Святитель подошел к сборнику не как к памятнику, оказавшему сильнейшее воздействие на возрождение духовной жизни в Греции и славянских странах и построенному на основе определенных богословских предпосылок, но как к руководству для русской монашеской практики девятнадцатого столетия. Вследствие этого еп. Феофан допускал неточности и вольные парафразы при переводе (невзирая на и без того печальное состояние греческого текста), выпускал не только отдельные места, которые считал непонятными, ненужными и даже опасными, но даже целые трактаты, казавшиеся, видимо, слишком сложными в богословском отношении [22], а также дополнил «Добротолюбие» некоторыми произведениями и даже объемистым томом Феодора Студита, отсутствующим в греческом сборнике. В результате такого творческого и, пря{С. 4}мо скажем, «нерабского» подхода «русское Добротолюбие», быть может, и выиграло в каком–то плане, но потеряло отчасти тот raison d’être, тот
Придя в результате сравнительного анализа греческого и русского «Добротолюбий» к неутешительным филологическим выводам, мы еще раз и уже окончательно осознали, что никакие «редакции» и «поновления» перевода еп. Феофана невозможны, сам же перевод Выш{е}нского затворника должен остаться памятником русского богословского и духовного просвещения прошлого века. Навряд ли дополнения и исправления исправят ситуацию, и в настоящий момент речь может идти лишь о новом переводе греческого «Добротолюбия», сделанном с учетом всех требований и критериев современной науки. Очевидно, что решение такой задачи потребует многих сил и времени.
Тем не менее мы пошли на компромисс с первоначальным планом, включив в настоящий сборник некоторые (но не все!) трактаты
1. Это, в первую очередь, сочинение св. Каллиста Ангеликуда (в «Добротолюбии» — Катафигиота [23]) «Главы обдуманные и весьма высокие о божественном единении и созерцательной жизни» — не только один из самых обширных трактатов «Добротолюбия» (он входит, вместе с несколькими другими небольшими святоотеческими творениями и указателями, в пятый том последнего греческого издания), но и выделяющийся из всего сборника по своим духовным прозрениям, богословской глубине и сложности языка. Это сочинение было опущено при переводе еп. Феофаном. Лакуна оказалась столь заметной, что еще в дореволюционное время появился русский перевод трактата, выполненный Н.А. Леонтьевым, но он был издан небольшим тиражом и остался практически недоступным [24], особенно в сравнении с {С. 5} той популярностью и известностью, которой пользовалось собрание еп. Феофана. Перевод и примечания заново сверены и отредактированы.