Джулия пригласила его провести эту последнюю ночь в ее квартире в Пятнадцатом округе. Квартирка была крошечной; Джулия постелила Томасу на диване, но он никак не мог уснуть. Организм так до конца и не привык к смене часовых поясов, и кроме того, ему мешали одни и те же навязчивые мысли. С каждой минутой Зита удалялась от него все больше. Томасу пришла в голову дикая идея поменять билет и отправиться не в Бомбей, а в Вашингтон, чтобы встретиться с Эндрю Портером, но он
Часы пробили полночь. Устав ворочаться, Томас встал и принялся мерить шагами гостиную. Он не мог даже сидеть на месте. Потом он прошел на кухню, открыл холодильник, посмотрел в него пару минут и понял, что совершенно не голоден. Он вернулся в гостиную и встал у окна. Париж сиял огнями. В другое время это зрелище показалось бы Томасу завораживающе-романтическим, но сейчас он смотрел на городской пейзаж и не видел его.
«Где же ты, Зита Гхаи? — подумал он. — Куда они тебя увезли?»
На его плечо вдруг легла чья-то рука. Томас обернулся. Джулия стояла рядом, одетая только в коротенькую ночную рубашку на тонких бретельках. Он заглянул в ее огромные глаза, загадочные, полные ночной темноты, и увидел симпатию и сочувствие. Она взяла его за руку и крепко сжала. Все это было так неожиданно, что Томас не нашел что сказать. Он затаил дыхание, не сводя с Джулии глаз.
— Ты в порядке? — тихо, почти шепотом спросила она.
Разумеется, в порядке, хотел ответить Томас, но солгать почему-то не смог.
— Бывало и получше, — признался он.
Джулия подалась к нему и положила голову ему на грудь.
— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — шепнула она и обвила его руками. — Со мной было то же самое, когда исчезла моя сестра.
Томас застыл. Он не знал, что делать, как реагировать. Он подумал о Прийе в Бомбее, за четыре тысячи миль отсюда. О Кембридже, о Шарлоттсвилле, о Джорджтауне, о тех годах, что они провели вместе. Но его сила воли не могла устоять перед мощной волной тепла, исходившей от Джулии. Он дрогнул. Только одно имело сейчас значение — разделить это тепло. Он обнял Джулию и уткнулся лицом в ее душистые волосы.
Они стояли прижавшись друг к другу, и минута казалась бесконечной. Потом Джулия подняла голову и посмотрела ему в глаза. Она спрашивала. Томас понял, что сейчас, в эту секунду, он должен принять решение, и пути назад уже не будет. Где-то в подсознании отчаянно зазвенела тревога, предупреждая об опасности, но он не выпустил Джулию из объятий. Когда ее губы коснулись его губ, он не отстранился. Когда она повела его в свою спальню, он не стал сопротивляться. В голове у Томаса мелькнула мысль, что точно так же было и с Терой, но сейчас ему было уже все равно. Он хотел ее. Она была ему нужна.
Они вошли в спальню. Джулия обернулась и сжала его руки в своих. Она притянула его к себе и опять поцеловала. Он чуть повернул голову, и его взгляд упал на туалетный столик. На нем стояла свеча; маленький огонек отражался в тяжелом зеркале. В ту же секунду перед его взором возникло видение. Подсвечник у зеркала. Комната, освещенная дрожащим пламенем свечей. Прийя, раскинувшаяся на кровати, готовая предаться любви. Невероятное, переливающееся через край счастье. Страсть. Радость освобождения. Ночь, когда была зачата Мохини.
Он отпустил руки Джулии и дотронулся до пальца, на котором когда-то было обручальное кольцо. Томас снял его, когда ушла Прийя, а потом, среди поспешных сборов, и вовсе забыл о нем. Кольцо символизировало обет, который они дали друг другу.
— Я не могу, — прошептал он.
Джулия отступила и скрестила руки на груди.
— Почему?
Он сделал глубокий вдох.
— Я женат. Моя жена в Бомбее.
Джулия медленно опустилась на кровать и обхватила колени руками. Томас неподвижно стоял рядом. Это было нечестно по отношению к ней, подумал он. Он позволил ей думать, что между ними все возможно, позволил этой симпатии развиваться. Любой дурак догадался бы, что Джулия к нему неравнодушна. А теперь, когда она шагнула вперед, ожидая естественного продолжения, он вдруг вспомнил о долге и оттолкнул ее.
Они долго молчали. Наконец Джулия подала голос.
— Как ее зовут? — спросила она.
— Прийя.
— Она индианка?
— Да. Но почти всю жизнь прожила на Западе.
Она снова замолчала.
— Ты ее любишь?
Он кивнул. Это была правда. Чистая правда.
Джулия отвернулась. Легкий румянец окрасил ее щеки.
— Прости меня, — выговорил Томас. — Я должен был сказать тебе раньше.
Она встала.