Путь к Софии

— По расписанию, которое я имел возможность прочитать, — пустился в объяснения Григоревич, — нам надо бы через час быть в так называемом Драгунском лагере. Там мы должны разгрузиться. Распределить поклажу между солдатами приданной нам роты и точно в одиннадцать часов начать подъем, двигаясь непосредственно за Кавказской казачьей бригадой.

— Ага, — сообразил Бакулин, — Но, в сущности... Ну да! В сущности... — он рассмеялся.

— Почему ты смеешься? — удивился Григоревич.

Ксения и Климент тоже поинтересовались причиной его смеха, а Нина открыла глаза и холодно поглядела на него.

— Да потому, что ты, братец, просто-напросто прочитал приказ, который получил Папаша...

Так, за шутками и разговорами, они не замечали, как течет время. Постепенно туман стал редеть. И уже не отдельные лица, а целые отделения и взводы мелькали, проходили перед глазами Климента. Некоторые опережали их линейку, а других обгоняли они. Разговоры, смех, шутки, брань перемешивались с тем, что говорили его спутники. Он слушал и словно раздваивался между своими друзьями в линейке и теми безымянными, что шли по дороге рядом, которых в душе он тоже называл своими друзьями и братьями. «Мы едем, мы едем, мы едем», — твердил он про себя, пока вдруг откуда-то до него не донеслось стройное солдатское пение; он заслушался.

Но вот они свернули с шоссе и сразу же оказались в объятиях гор. Дорога еще не была крутой, но ехать стало гораздо труднее. Повозки двигались мучительно медленно. Их нагнала батарея лейб-гвардейской артиллерийской бригады. Прогрохотав мимо них, она ушла вперед. Но скоро у одного из орудий сломалось колесо, и батарея дожидалась, пока его сменят. Затем их опередили две кавалерийские сотни. Потом снова их нагоняли, плотно обтекая со всех сторон, пехотинцы. И когда наконец их линейки приблизились к Драгунскому лагерю, откуда, собственно, начинался не только крутой склон, но и тропа, по которой пришел Климент, время уже давно перевалило за полдень.

Григоревич не мог найти себе места от возмущения.

— Ну, что вы скажете! — воскликнул он. — Видите, что получается? Всегда у нас так!..

Климент не слушал его. Он высунул в оконце голову и внимательно разглядывал местность. Туман здесь был значительно реже, чем внизу, на равнине, но холод был сильнее, резче. Лагерь был расположен на огромной выпуклой, словно горб, поляне, лишь кое-где поросшей кустарником и деревьями, и на ней между орудиями, лафетами и ротными повозками густо толпились тысячи и тысячи солдат. Они жгли костры, грелись, расхаживали то туда, то сюда или тащили из ближнего леса срубленные сучья. Климент приглядывался к ним и не мог понять, почему они производят какое-то странное, даже комичное впечатление. Они двигались неуверенно, пошатываясь и поддерживая друг друга, словно пьяные. Что происходит? Что с ними? Неужели им дали водки больше положенного? Нет, это невозможно. Но тогда, вероятно, здесь очень скользко? Он соскочил с линейки, сделал два-три осторожных шага, один смелый и — хоп! — повалился на блестящий, покрытый крепким ледяным панцирем снег.

Друзья рассмеялись.

— Гололедица. Результат похолодания после теплых дней, — сказал Григорович, словно объясняя своим ученикам.

— Наконец-то и ты сказал что-то действительно умное! — вскричал Бакулин.

Увидев, что Нина Тимохина едва стоит на ногах, он подхватил ее под руку, чтоб поддержать.

— Благодарю, я сама, — сказала Нина и отошла в сторону.

А Ксения заливалась смехом.

— Вот так каток! Смотрите, смотрите, настоящий каток!

Она разбежалась, скользя по небольшому наклону, но тут же потеряла равновесие, взмахнула руками и крикнула:

— Ой, ой, падаю!

Какой-то офицер подбежал к Ксении, протянул ей руку, она схватилась за нее, чтобы удержаться, но увлекла его за собой, и они оба упали.

— Извините, извините! — кокетливо воскликнула Ксения, пытаясь подняться, и ждала, что тот ей поможет. — А, это вы! — удивленно воскликнула она, узнав в офицере Кареева.

Кареев подхватил ее под мышки и осторожно приподнял. В его темных глазах, обычно задумчивых, была неприкрытая насмешка.

Он помахал издалека рукой Нине Тимохиной и вместе с Ксенией пошел к их линейке, возле которой уже сгрудились еще несколько врачей и сестер. Поздоровавшись со всеми, Кареев подошел к Нине Тимохиной.

— Здравствуйте, Нина! Как дорога? — спросил он.

— Солдатам было куда труднее, Сергей.

— Теперь мы все станем пехотинцами, — улыбнувшись, заметил он. Улыбка у него была милая, в ней не было и следа прежней насмешки. — Да, большей беды не могло случиться!

— Беды?

Смех и шутки в группе врачей сразу же затихли.

— О какой беде речь, корнет? — обеспокоенно спросил Карл Густавович, подойдя к ним, поддерживаемый двумя санитарами.

— Вы, вероятно, имеете в виду гололедицу, Кареев? — спросил кто-то из врачей. — Да, она доставит нам всем немало хлопот.

— Она доставит нам хлопот? Можно, конечно, сказать и так. Но пойдем… Лучше посмотреть самим. Пойдемте, пойдемте!