Путь к Софии

— Послушайте, доктор Будинов! Возможно, мы вас обидели. Но дело ведь слишком серьезно, и тут нет места для личных чувств. Вот, поглядите на полковника!

— Я слушаю вас, господин генерал.

— Есть одно-единственное обстоятельство, которое может подтвердить либо опровергнуть ваши сведения.

— Есть много обстоятельств, но они, к сожалению, не в нашей власти, ваше превосходительство.

— Это — в вашей власти. Докажите, что вас не перебросили через Арабаконак!

— Я уже сказал...

— Сказать недостаточно! Вот карта. Покажите на ней тропу!

— Я не могу этого сделать.

— Не можете?

— Ее нет на карте, ваше превосходительство.

— Но вы ведь даже не посмотрели на нее!

— Мне ваша карта знакома, хоть она у вас большего размера. Точно такая есть у меня дома. Тропа начинается в Чуреке, проходит через гребень горы и выходит к Арабаконакской дороге в четырех-пяти километрах к западу от перевала. Хотя местами тропа достаточно широка, она почему-то не указана ни на ваших, ни на австрийских, ни на английских картах.

— Вы в этом уверены?

— Да, уверен. И не только потому, что проверил это, прежде чем пуститься в путь, но и потому, что на всем ее протяжении мы не видели ни турок, ни русских. Ваш пост задержал нас лишь тогда, когда мы вышли к Арабаконакской дороге. Впрочем, оттуда и начались наши беды. Ваши люди так же, как и вы, не верили в существование этой тропы, — добавил он с легкой насмешкой, увидев, как Гурко, подойдя к висящей на стене карте, что-то чертил на ней пальцем.

— Хорошо, допустим, — обернувшись, сказал генерал. — Но вот еще такой вопрос: считаете ли вы возможным продвижение по этой тропе — если она существует — более или менее крупных частей?

— С турецкой стороны?

— Все равно с какой.

— Не знаю. Мы шли по ней ночью. В некоторых местах тропа была завалена снежными сугробами. Вот если бы ее расчистить... Брат мой ходил по ней много раз. В летнее время по ней ездили на мулах и на лошадях.

— М-да! Это был, так сказать, побочный вопрос... Он не имеет ничего общего с вашими...

— Понимаю.

— Вот что, доктор Будинов! Я не люблю недомолвок. К тому же вы в наших руках. Сведения, которые вы нам доставили, возможно, будут решающими для наших нынешних планов — в том или ином смысле. Если вы шпион — нет, не усмехайтесь так! — если вы шпион, говорю, безразлично какой, турецкий или английский, ей-богу, мы вас расстреляем на площади перед церковью! И я сам приду поглядеть на казнь! Но если вы такой, каким мне хочется, чтобы вы были, — вот видите этот крест, я сниму его и сам надену вам на шею.

— Другой награды жаждет моя душа, ваше превосходительство.

— Говорите, какой!

— Чтобы вы мне поверили.

— Это зависит от тропы, доктор... Будинов! И, может быть, не только ваша жизнь... Но и другое, еще более важное и решающее зависит от этой тропы... Ну, ну? Что это у вас на щеках? Да как же вас понять, — резко и насмешливо сказал Гурко. — Прежде, когда его ждал расстрел, он молчал. А сейчас — слезы! — Вдруг насмешливое выражение его лица сменилось выражением сочувствия и симпатии. — Хотя... Я вас понимаю. Что поделаешь — война! — вздохнув, продолжал он. — И не знаешь, с какой меркой подходить к человеку. Вот, я хочу верить вам... Верю вам. Но эту ночь вы еще проведете в карцере! А сейчас мы все же выпьем чаю, не так ли Александр Казимирович? Садитесь. Садитесь и вы, доктор. Корнет, скажите, чтоб принесли чаю для всех нас, да и для вас, понятно, я тоже выпью еще чашку...

— Итак, полковник, — сказал Гурко, когда корнет пошел выполнять приказание, — завтра же в путь! Отправляйтесь, посмотрите эту тропу. В случае, если она действительно существует — таков наш уговор, так ведь, Будинов? — в этом случае я вам приказываю нанести ее на карту. Поподробнее. Ширину, возможности ее использования... И абсолютная тайна! Другими словами, подберите людей. Если же тропы нет...

— Но ведь мы же прошли по ней!

— Я сказал: если ее нет...

Новый салют прогремел еще ближе, и в окнах задребезжали стекла. Все трое невольно прислушались к его раскатам. Вдруг комнату залило красно-желтым светом... Откуда-то донеслось «ура», запели казаки. И снова загрохотали торжествующие залпы, и снова взлетели ракеты, озарившие своим сиянием комнату.

Гурко подошел к окну и широким жестом распахнул обе его створки.

Засыпанный снегом город то весь светился, и кровли его алели и золотились, то темнел, скрываясь под сине-зеленой сенью надвигавшейся ночи. А в темнеющей дали смутно вырисовывались очертания Балкан, укутанных в снежную шубу. Раскаты выстрелов не прекращались. Вместе с песнями доносились и восторженные крики: «Слава! Слава! Да здравствует»... И снова: «Ура!» — все то же ликующее «ура», которым войска встретили весть о падении Плевена и которое, казалось, не умолкало с той минуты.

Глава 6