Путь к себе

Поехала с ним!.. Ну и что?.. Звал он ее?.. Сама она… Если бы хотел ее с собой прихватить, так знал ведь, что она на базе, мог бы разыскать… А даже не пошел к ней, хоть в первую по приезде ночь и вовсе некуда податься было… Не пошел — это верно, однако, как с поднебесья на землю ступил, первым делом о ней подумал… Ну и что с того?.. Подумал, и на том молчок!.. И не встреться она ему в столовой, шагу бы навстречу не сделал… Тоже вроде верно… Зато, как увидел, враз сомлел. Руки, ноги онемели… Едва донес до столика суп-лапшу… Так она ведь сама сказала: «Садись вон там, в уголке. Я к тебе сейчас выйду…»

И вышла…

За столик в углу никто не садился. На этот столик собирали посуду. Алексей сидел один. Варька подошла, как была, в халате, с закатанными выше локтей рукавами.

Села, подперла щеку кулаком, смотрела на него ласково, с чуть заметным лукавым прищуром.

— Да ты ешь. Еще насмотришься.

И он ел. Все съел: и суп-лапшу и гуляш. Только вкуса не понял.

Спросил, непонятно к чему:

— Давно здесь, в столовой?..

— Недавно… Как от него ушла.

— Что ж так?

— Чего так?

— Ушла-то отчего?

— Надоело, вот и ушла… Что мне, тряпки его дареные нужны?..

— Видно, нужны были.

— Не огрызайся. Поди, знаешь меня… Тряпки я все оставила. Ни одной не взяла.

Что бы, казалось, Алексею, до ее тряпок? А вот, обрадовался. Потом опять насупился и спросил:

— Сейчас-то как живешь? Одна?

— Одна.

Не удержался. Вырвалось:

— Что ж так? Не похоже на тебя.

— Сама дивлюсь, Лешенька. Может, чуяла, что тебя встречу.

Прямо сказано было. А он промолчал. Не сказал ни «да», ни «нет». Только в таком случае промолчать — все равно что сказать «да».

— Надолго к нам на базу?

Алексей рассказал, за каким делом приехал.

Варька внимательно, не перебивая, выслушала. Подождала, может быть, еще что скажет.

— Значит, ты сейчас прямо со стройки?.. — Заглянула ему в глаза долгим взглядом. — Дома был?

Ответил не сразу, будто нехотя:

— Был…

И опять молчок…

— Ну и что же?

— Не больно я там нужен…

Варька снова посмотрела так, словно заглянула не в глаза — в душу.

— Кого обманываешь? Меня или себя?

— Очень мне нужно тебя обманывать!

— А себя? Нужно?

Ответил с сердцем:

— По себе не суди!

Варька беззлобно усмехнулась:

— Нет, Лешенька. Я себя никогда не обманываю. Да и других не стараюсь… А какие у тебя дома дела, тебе виднее. — И круто перевела разговор на другое: — Когда отплываете?

— Сегодня вечером.

— Уже сегодня! — сказала Варька как бы про себя.

Раздумывала недолго. Вскинула глаза и улыбнулась так, как только она умела, весело и немного вызывающе.

— Поеду с вами! Возьмешь?

…И что было ему делать?..

Ну, собрал бы силенки, сказал: «Не надо!» — она бы запросто, не спросясь, поехала. Это уж точно! Если решила ехать, поехала бы… Конечно, взял он ее не потому, что все равно поехала бы она, а потому… Да что там «потому»!.. От одного ее взгляда помутнело в голове, бросило и в жар, и в холод… И не сказала бы она ничего, он бы сам взмолился: « Варька, поедем!..»

И она это видела и понимала. И сама, не дожидаясь его мольбы, сказала: «Поеду!», только потому, что любила решать сама, ценила не то, что дают, а то, что сама берет…

Где же было ему набрать сил, чтобы отвести наваждение, чтобы со всей твердостью сказать: «нет!», где?.. Хоть и стояли в глазах живым укором и Фиса и Толик, сглотнул комок со слезой и… переступил…

А дальше что?.. Дальше? Караван провести через пороги. Правильно. Обязательно провести. И это прежде всего, и это главное! И это правильно, что прежде всего и что главное. Только не про то речь. Это другая протока. И если на реке все протоки рано или поздно сольются в одно русло, то здесь бывает и так, каждая течет сама по себе… Так что еще вовсе не ясно, куда стрежень свернет и куда какая выведет…

Пока русло одно, пароход «Алдан» в четыреста сил волокет караван по широкому плесу, и солнце рябит на синей густой воде, и теплый встречный ветер ворошит волосы и мысли…

— Леша! Чай скипел, иди завтракать!

Варька, вся светясь на солнце, стояла в открытых дверях каюты.

Часть вторая ТО, ЧТО АЛЕКСЕЙ ЗНАЛ

Глава седьмая СЕМИЦВЕТОВА ФИСА

Когда этот ладный отчаянный парень спустился с трибуны, провожаемый аплодисментами и ядреным хохотом всего зала, и сел неподалеку, ряда на два впереди нее, Фиса спросила у подруги:

— Кто это?

Спросила с трепетом и восхищением.

Фиса недавно поступила на стройку, еще трех месяцев не было. Для нее даже бригадир ихней малярно-штукатурной бригады, — степенная Глафира Петровна, которую, впрочем, все работницы называли просто Глаша, и лишь самые молодые девчонки — тетя Глаша, — не говоря уже о мастере участка или прорабе, был авторитетом непререкаемым.

А тут замахнулись на самого генерала, начальника всего строительства!..

И что больше всего потрясло Фису, люди, сидевшие в зале, а их сидело много, несколько сот человек, люди все взрослые, самостоятельные, известные на стройке, — таких зеленых, как Фиса, в зале было раз-два и обчелся, — эти вот взрослые, самостоятельные, известные люди были согласны с дерзким насмешником и откровенно смеялись над генералом.