Значит ли это, что я опять выбрала труса, недомужчину? Меня преследовали навязчивые мысли о том, что он может исправиться, измениться и что я могу ему в этом помочь. Я чувствовала, как в моей голове поселились два разных человека: один взывал к разуму, нашептывая: «Алена, да он бабник! Зачем тебе такой нужен?», а другой продолжал ныть: «Ну он мне оооочень понравился!» Отправляя Виктору очередное сообщение, я ждала ответа. И, когда не получала, изводила себя, нервничала, ревновала, думала, с кем он там сейчас, чем занят. С помощью богатой фантазии рисовала красочные картинки, на которые сама же обижалась, злилась, испытывая негативные эмоции. Свои сообщения я считала глупыми. «А что можно ответить на глупость? Вот он и молчит», – оправдывала я его. Когда на непродолжительное время меня, что называется, «отпускало», и разум брал свое, я объясняла себе его молчание тем, что он занятой человек, что у него много работы, ему надо водить группы туристов, и не всегда его мобильный может быть на связи.
Если от Виктора приходило сообщение, мне бы радоваться, а я сразу его не открывала – боялась. Чего боялась, непонятно. Это из прошлого, я все сообщения от мужчин, которые были мне близки, не читала сразу, только потом, спустя некоторое время. Боялась быть отвергнутой. Мужчина может отказать? Может. Но мне, такой замечательной и распрекрасной, мужчины не имеют права отказывать. Как только получала сообщение с положительным содержанием, я становилась спокойной и холодной.
Вот и сейчас прочитала сообщение, которое прислал мне Виктор, только через пару дней. Все это время крутила в голове мысли: «А что он мне прислал? Хорошее или плохое?» Подобные мысли не давали работать, съедая львиную долю энергии. Открыв сообщение, я разочаровалась – стоило мне так себя изводить ради этих слов: «Аленка, ты это о чем?»
9 сентября 2010 года, запись в дневнике
«Только бы он прочел “Секс в семье и на работе”, которую ему подарили. Молю об этом!
Надо подумать насчет сентября. Как это можно сделать – чтобы он приехал. Пригласила его, но он стесняется. Не уверен в себе – это факт. Идеи величия. Хочет понравиться всем без исключения, боится сделать ошибку, выглядеть смешным. Ему надо полюбить себя.
И опять я за старое – хочу его спасти. На фига? Мне о себе надо подумать. Но я для себя уже все решила. И даже то, что он будет со мной! Ну, ладно, ладно. Секс точно будет! Он влюбится в меня. Я этого хочу. Я хочу на лыжах с ним покататься с гор.
Сложилось такое впечатление, что он меня прячет, стесняется меня. Почему? Помню его фразу: “А может, я остепенюсь?” Слушай, слушай, Алена, развивай психологический слух! Ведь человек сам за себя все говорит. Только остается его слушать. Я все сама знаю: у него репутация бабника, ловеласа. Я так понимаю. Тогда не меня он стесняется, а сам себя. Недооценивает он себя, ставит меня выше. Недостоин он меня. Но как же я хочу, чтобы все было так, как хочу Я!»
В воспоминаниях о несбывшихся мечтах, безжалостных сожалениях о том, что могло бы быть и не случилось, тянулись дни. Складывалось впечатление, что подобная мысленная жвачка доставляла мне удовольствие. Нечто схожее с мазохизмом – быть приближенной, допущенной к телу, а потом отвергнутой. Мне нравилось себя истязать психологически, что тут же сказалось на моем физическом здоровье: я чувствовала себя изможденной и опустошенной. Находиться в настоящем было невыносимо больно из-за одиночества и душевной пустоты. Поэтому, в очередной раз выпадая из реальности, я предавалась сладким мечтам.
Чем проще всего заполнить душевную пустоту? Другим человеком. А если такого поблизости нет, то можно наполнить себя чем-нибудь вкусненьким. Вот и я, недолго думая, приняла приглашение одного из бывших ухажеров пойти в ресторан. Федот похвастался, что получил усиленную премией зарплату и решил ее спустить, так что счет оплачивал он сам. Молодец! Красивый мальчик, конечно, но слишком уж молод для меня. 17 лет – ощутимая разница в возрасте. После ресторана он проводил меня до дома и хотел зайти, остаться переночевать. Я отказала, ведь говорила ему уже, что все! Ничего не будет! Так нет. Когда же он поймет, что между нами ничего не будет? Наверное, я не достаточно четко это объяснила или сама этого не хотела.
Трудно было находиться «здесь и сейчас», хотелось вернуть недалекое прошлое. В настоящем – навязчивая любовь родителей, сестра, которая постоянно с сарказмом повторяла однажды сказанную мной фразу: «Никто никому ничего не должен!» Не получалось у меня донести до близких, что человек должен жить для себя в первую очередь. Складывалось ощущение, что я нахожусь среди людей, но в одиночестве. «Я кричу – меня не слышат, я начинаю орать – меня по-прежнему не слышат. Тогда зачем я здесь? Уж лучше быть совсем одной», – так рассуждала я тогда.