Путь к последнему приюту

Глупый и никчемный вопрос. В степи, как всем хорошо известно, пахнет степью. И не более того…

Когда Чингизу исполнилось пятнадцать лет, погиб его отец. Так, вот, случилось. Бывает. В степи — всё и всякое — бывает…

Неожиданно взбунтовались коварные лесные славяне, проживавшие где-то на далёком северо-западе. От Великого Хана поступил строгий и однозначный приказ: — «Усмирить и наказать непокорных!».

Половина родовой орды, объединившись с другими монгольскими отрядами, послушно отправилась на северо-запад.

Бунт, как и всегда, был жестоко подавлен. Орда привезла в Чингизову долину много ценных военных трофеев — главным образом, золотые и серебряные монеты, изящные женские украшения с яркими самоцветами, новых умелых рабов и молоденьких симпатичных рабынь.

А, вот, отец Чингиза в родовую долину не вернулся, меткая славянская стрела пробила ему — насквозь — жилистую шею.

Он умер почти сразу, не мучаясь. Желанная смерть — для настоящего степного воина….

Чингиз был в ханской семье единственным сыном. Поэтому он — в полном соответствии с родовыми монгольскими традициями — и стал новым полновластным ханом Чингизовой орды. Так повелось издревле.

В качестве главного советника к Чингизу был назначен (он самолично и назначил), многоопытный и мудрый сотник О-чой, старинный боевой товарищ погибшего отца.

Примерно через полгода — после получения Чингизом высокого ханского статуса — О-чой, многозначительно прищурившись, заявил:

— Хан, ещё не познавший женщину, не может считаться полноценным ханом. Так издревле повелось. Пришла пора, мальчик, становиться настоящим мужчиной. Пришла…

Тем же вечером в белую ханскую юрту Чингиза — под покровом молчаливой ночной темноты — вошла Минга, предпоследняя жена О-чоя, женщина молодая, симпатичная и опытная.

Чингиз быстро выполнил то, что от него требовалось и, отвернувшись, крепко уснул.

Утром, во время скромного степного завтрака, сотник был непривычно хмур и задумчив.

— Что-то случилось? — спросил Чингиз. — Опять взбунтовались подлые лесные славяне?

— Нет, на севере всё спокойно.

— Что же тогда? Я прошлой ночью вёл себя недостойно — для звания настоящего мужчины?

— И здесь всё хорошо. Почти…. Но Минга считает, что ты, степной и вольный хан, не получил от плотского общения с ней никакого удовольствия. Ни малейшего…. Это так?

— Не знаю, сотник. Я ничего не почувствовал. Ну, как будто поужинал непривычной чужеземной пищей, не более того.

— Это очень плохо, — всерьёз запечалился О-чой.

— Почему?

— У мужчины, который не получает от сношения с женщинами удовольствия, не бывает, как правило, детей…. Бездетный хан? Это грозит разнообразными и многочисленными неприятностями. Например, многохитрые старейшины твоей орды могут обратиться к Верховному Хану с нижайшей просьбой — поменять родового бездетного хана. Высший Закон это позволяет.

— Что же теперь делать? — слегка забеспокоился юный Чингиз.

— Будем менять женщин. И искать ту, которая подойдёт тебе, мой господин. Ту, которая сможет зачать от тебя ребёнка. То есть, сына и полноправного наследника…

С момента этого знакового разговора прошло около девяти с половиной лет. Прошло и прошло. Бывает. В вольной степи — всякое бывает…

За это время в белой юрте Чингиза побывало множество женщин — и его законные монгольские жёны, и молоденькие китайские наложницы, и иноземные белокожие блудницы…. Сколько всего их было? Может, пять сотен. Может, вдвое больше…. Какая — разница?

Но — ровным счётом — ничего не изменилось. Чингиз, усердно выполняя свою мужскую работу, не испытывал при этом ни малейшего удовольствия, а женщины — упорно — не желали беременеть.

Однажды О-чой исчез на две с половиной недели — уехал в Дикую степь, лежавшую за северным горным хребтом. Северный хребет — место злое, неприветливое и далеко не каждого пропускающее — туда и обратно.

А в Чингизову долину — на печальном пурпурном закате — сотник вернулся не один. За его широкой спиной, на крупе рослого каурого коня, восседала хрупкая женщина, полностью укутанная в плотное чёрное покрывало. За узкими и хилыми плечами женщины висел объёмный кожаный мешок.

Введя незнакомку в белую юрту Чингиза, О-чой известил:

— Это — Гульча, шаманка из Дикой степи.

Женщина, аккуратно пристроив кожаный мешок рядом с входным пологом, сбросила чёрное покрывало на войлочный пол ханской юрты.

Чингиз невольно вздрогнул и брезгливо поморщился. Перед ним стояла уродливая старуха — горбатая, оборванная и совершенно седая. По тёмно-коричневому лицу пожилой женщины змеились многочисленные глубокие морщины, а её длинный крючковатый нос был щедро утыкан ярко-лиловыми и тёмно-сизыми бородавками.

— Сотник, ты окончательно сошёл с ума? — возмутился Чингиз. — Хочешь, чтобы я переспал с этой древней и грязной развалиной? У неё же белые вши ползают в волосах!

— Точно, вши. Жирные, жадные и кусачие, — печально вздохнув, подтвердила старуха, — Переспать? — продемонстрировав чёрный беззубый рот, язвительно захихикала. — Было бы очень даже неплохо, мой степной могучий хан…