Путь к Океану

К Фридриксу подошли ближе к обеду. Швартовку я перенёс отвратительно — температура 37,5, слабость, трясло всего, да ещё привлекли внимание четыре чёрных тонированных «Гелика» на причале, и сердце в первый раз ёкнуло. До вахты оставался час, решил ещё поваляться на шконке, но не тут-то было — по трапам загромыхали тяжёлые берцы, гораздо больше, чем нужно для простой проверки документов, и сердце ёкнуло во второй раз. Не за себя, мне бояться было нечего — газовый ствол и оставшиеся с прошлого рейса четыре бутылки водки лежали в надёжном месте. Слышу звон за переборкой в соседней каюте — ага, у Тормоза водку из рундука изымают. Следующая каюта моя, она чиста, как моча младенца. Заходят двое в чёрной форме, предъявляют полномочия и начинают выворачивать ящики под мою ехидную ухмылку. Находят пузырёк из под лекарства, в нём мелкая соль. «What is it? Drug?» — «Ага, Cocain, млядь». Тот осторожно лижет и лыбится: «Joke? It’s salt». Так и уходят несолоно-хлебавши.

В раздолбанных чувствах иду в салон перекусить перед вахтой, наблюдая мимоходом, как чёрные выносят водку из прозодежды. Знаю, чья она — старпомовская, сам видел, как он её туда ныкал. «Ну, по-любому на матросов повесят», — думаю. В салоне все хмурые и поникшие, появляются 4 мех с мотористом, которого я должен менять, с бледными рожами, напуганные. Я молча ухожу, всё уже поняв, и спускаюсь в машину. Там вокруг моего вахтенного начальника, второго механика, вьются чёрные — два мужика и баба. «Вотка, вотка кте?» Тем временем из балонной выносят мешки с водкой. «Where is your cabin?», — спрашивает чёрная сучка. Второй мех ни бельмеса вообще по английски, стоит, пот рекой: «Фил, чё им надо от меня, млядь?» — «Каюту просят показать». Жалко второго, он не при делах вообще, лох, стармех с речника, приехавший подработать в зиму.

Нас под конвоем разводят по каютам и повторно шмонают. Ничего не находят и оставляют в каютах. Через некоторое время на нижней палубе наступает жуткая тишина, мы понимаем, что погром закончился и сползаемся в курилку.

Сидим в курилке, нервно сосём сигареты и молчим — о чём говорить, и так всё ясно — косяк окуенный, за это виз лишают на год минимум. Не утешает даже уверенность в том, что мою водку и ствол не нашли. По-любому повесят всё на рядовой состав. Понимают это и другие невиновные. Залетает третий штурман, кораплядский кассир: «Давайте, шеметом, всю валюту до цента собирайте по закромам, попробуем откупиться!» Никто не возражает, лучше сейчас отдать, чем год вообще её не видать. Но куй там — не берут они, паскуды. «Свободным от вахты срочно собраться в кают-компании», — раздаётся по громкой связи голос кэпа.

Собираемся в салоне, входит кэп с двумя чёрными мусорами, и докладывает: «В результате таможенного досмотра было обнаружено и изъято 85 бутылок водки и газовый револьвер „Рэк“ 45-го калибра с тремя патронами в барабане». Я в ступоре. Даже боезапас посчитали, суки. Все уставились на меня, на нижней палубе прекрасно знали, чей это ствол. Я покупал его не лично, так как не было возможности съездить на Риппербан, поручил это Тормозу, а этот мудак сначала нарисовался с ним, потом отдал мне при свидетелях. Да ещё в Кёниге я прикрывал нашу братву от местных быков (вот куда делись три остальных патрона). Ну надо же было этим гондонам свою водку именно за тем баллоном ныкать, где в глубокой уютной выемке отдыхал мой Рэксик, завёрнутый в чёрную промасленную тряпку.

«Или признаёте, чья это контрабанда, или накажем ответственных по заведованию помещений, где она была обнаружена», — продолжал кэп. Зная, что всё равно сдадут, лезу на амбразуру: «Револьвер мой, вёз в Россию супруге для самозащиты, у нас это не запрещено (мля-а, 45-й для бабы!). Водку категорически не признаю, у меня её не было! (Кстати, наказание за водку было намного весомей, а за газовик тогда ещё и закона в бардачной России не было)» — «Почему же тогда всё вместе находилось?» — «Не знаю, после покупки туда не заглядывал, а три патрона в машине отстрелял, — плету я на ходу, — предоставлю вам подробный письменный рапорт» — «Разберёмся, я всё про вас знаю!» Как же, думаю, знаешь ты, сука трусливая — запираешься в своей каюте, когда матросы бухают.

Спустились со вторым в машину, у того чуть ли не пред инфарктное состояние.

«Похмелиться мож тебе дать, Саныч?» — спрашиваю. «Да хватит накуй издеваться, Фил, ой, млядь, что же теперь будет?» — «Да не ной, ты то по-любому летом на свой рудовоз дедом вернёшься, подожди, принесу сейчас». Спускаюсь с ЦПУ вниз, вскрываю слани, и — вот они, мои заветные четыре поллитры, замазанные подсланевым мазутом так, что ни одна падла не сыщет. Второго от вида водки чуть внатуре инфаркт не ёпнул. Быстрее наливаю ему, сидим, пьём. «Вот так всегда по-жизни, Саныч, — пьём моё, а поеду за чужое», — заключаю я, когда мы съели литр.