Путь к горизонту

А вот мой дед, Трошев Аркадий Иванович. Авиатор, выпускник-отличник Академии им. Жуковского 1927 года. (Всего второй выпуск!) Совсем молодой дед мой и его близкий друг, однокурсник И. С. организовали в академии собственный музыкальный квартет. Лицо вуза. Некий оркестр свой «Мандолина, гитара и бас». Но не бас был, конечно, был баян. Плюс ещё и дедов кларнет. Он прекрасно на нём играл. Выступал квартет и у себя перед авиаторами. В круглом «приёмном зале послов» краснокирпичного чудо-дворца, где, кстати, столетье назад спасался от пожаров Москвы завоеватель Наполеон. «Путевой» этот дворец на Тверском тракте (ныне Ленинградский проспект) построила ещё государыня Екатерина II, а большевик Ленин отдал его под авиаакадемию. Играл квартет бескорыстно, увлечённо и радостно. Особо в праздники – октябрьские, первомайские. Играли по заводским клубам и по фабричным окраинам. Пролетарии всегда горячо их принимали. Ещё бы, агитаторы-авиаторы – будущее неба страны. И уже такой квартет! Такой свой звонкий голос имеют! Знали бы тогда эти простодушные работяги, пролетарии тех лет, каких великих сынов взрастит эта академия. Они не только поднимутся в небо, не только защитят от врагов это небо. Они первыми будут в космосе.

В общем, наша власть моего деда берегла, ценила. Как и других мудрых авиаторов Жуковки. В 41-м не пустила его на фронт, даже и в ополчение. Выдала белый билет. Он, тогда уже автор ряда учебников для вузов, уже профессор МАИ и МАТИ, преподавал студентам и в дни войны. Читал курс моторостроения винтовых самолётов. В годах 1941-м и 42-м, во время ночных налётов на Москву полчищ фашистских «мессеров» и «фоккеров», дед не прятался в бомбоубежище. Смотрел, как эти машины смерти плывут всё ближе и ближе. Ровными рядами чёрных крестов. К Кремлю. К нашей Яузе. Ждал фугасок. Знал, как их тушить. Следил за боями в небе. Различал все самолёты по звуку. (Наши смелые «ястребки» бились тогда отчаянно. Героически гибли, падая вниз, горели, как факелы. Точки ПВО не справлялись. Лучи прожекторов метались и шарили в небе впустую. СМИ и сегодня не любят об этом писать, вспоминать.)

В бомбёжку, в гуле и грохоте близких разрывов (даже во двор нашего дома упала бомба, мальчишки потом в этой яме купались почти два года) дед в темноте комнаты вынимал из футляра свой чудо-кларнет, чей голос так похож на людской, и начинал играть. Чаще любимого светлого Шуберта, наизусть. Его нежно-прозрачную «Маленькую ночную серенаду». Звуки волшебной музыки вместе с дыханием деда упрямо и дерзко стремились ввысь. Всё выше и выше. Рвались из нашего тёплого дома в холодное чёрное небо войны. В гул боя. Они тоже хотели дерзко сражаться с этой армадой фашизма.

Позже у деда и бабушки уже пухли от голода ноги. (Одного скудного пайка на семью не хватало.) Иногда дед на толкучем рынке выменивал за бабушкино золотое колечко пару стаканов зерна. И дома аккуратно молол его, бережно вращая длинную ручку коробочки-кофемолки. Древней, деревянной, тёмно-коричневой. «Золотая» эта спасительная мука белой струйкой сыпалась в крохотный ящичек… Потом бабушка смешивала её с лебедой и пекла на воде живительные лепёшки. А зимой, в морозы, дедушка за вязанкой дров для железной буржуйки (со скрипучей дверцей) ездил трамваем за город. Топить печку книгами не поднималась рука. А там ему кто-то где-то разрешал разбирать старый штакетник. За живые деревья штрафовали. За их пилку даже сажали.

В это же время папа мой, лихой лейтенантик, был на фронте, на передовой. Командовал танковым батальоном. Наши грозные, гремящие траками Т-34, наступая на врага и поводя длинными дулами пушек, послушно ему подчинялись, как живые домашние звери. Мы же с мамой были тогда за Уралом, в эвакуации под Курганом. Таких эвако-беженцев расселилось по избам колхозников много. Их было полно. И мы два года жили в землянке у леса. Словно в сыром окопе. Однако в окопе своём, отдельном. Мы даже кошку пригрели. Мама, пианистка и агроном, долго не находила работы. От голода нас спасал лишь огород. Картошка, солёные огурцы и капуста в бочках. В общем, как всегда, спасала наша родная земля. Земелюшка-матушка.

Чёрно-белых фото тех лет очень мало. Бережно их храню.

III. ПОЛЕВАЯ СУМКА ТАНКИСТА

А вот таков был мой отец Ракша Евгений Игоревич. Агроном (как и мама, выпускник ТСХА, факультет механизации) и одержимый изобретатель сельхозмашин. А ещё танкист-победитель, гвардеец с редким орденом Александра Невского на груди. Защитник Отечества и лично меня от неминуемой смерти под сапогом фашизма. И я гордилась и буду всю жизнь гордиться тем, что после войны (в которой мы смяли этот сапог) я носила в школу вместо портфеля полевую сумку отца из дерматина. С длинной лямкой через плечо. Внутри эта сумка долго пахла (как и мои тетрадки) горьким машинным маслом, дымом стреляных гильз от снарядов, фронтовыми дорогами. Вместе с ней я получила и аттестат зрелости. Истинной моей зрелости.

IV. ПУТЁМ БЕССМЕРТНОГО ПОЛКА