Путь к Горе Дождей

Куоетоте был пригожим юношей и к тому же великим воином. Одна из жен воина Много Медведей влюбилась в него, и они сошлись. Потом как-то раз вышел Куоетоте из дому. Когда переходил он реку, Много Медведей выступил из укрытия на берегу, пустил в него стрелу и убежал. Куоетоте вернулся в лагерь, и кто-то вынул стрелу. Он очень мучился и потерял много крови. Знахарь долго им занимался, и на другой день Куоетоте выздоровел. Видите ли, он решил увести жену у Много Медведей. Вскоре воины собрались пойти набегом в Мексику. В ночь перед тем как мужчины выступят в поход, было принято устраивать пляску. Много было песен, и время от времени ктонибудь вставал, чтобы дать храбрый обет. Тут, вызывая общее внимание, встала жена Много Медведей. Она сказала: «Слушайте все мою песню. Что-то да случится сегодня». Потом она запела – и, поверите ли, старики до сих пор помнят ее песню:

Я оставлю свои пожитки.

Я оставлю собственный дом.

Говорю вам, я оставлю и своего сына.

Куоетоте увел эту Женщину, и они кочевали с команчами пятнадцать лет. Когда, наконец, они возвратились к родному племени, Много Медведей первым вышел приветствовать их. «Куоетоте, – сказал он, – отныне ты и я будем братьями. Теперь же я дарю тебе шесть лошадей».

*

Художник Джордж Кэтлин кочевал с кайова в 1834 году. Он отмечал, что внешним обликом они превосходят команчей и вичитов. Они высоки и стройны, спокойны и грациозны. Черты лица у них правильные, классические, и в этом смысле они больше походят на племена севера, чем юга.

**

Кэтлиновский портрет Komcamoa – это поразительный образ мужа высокого и тонкого, но мощного и хорошего сложения. Он гибок и, вне всякого сомнения, сознает свою великую силу и доблесть. Стоит он совершенно непринужденно, а его длинная рубаха повторяет очертания тела. Левая рука оперлась на щит, сжимая лук и стрелы. Голова уверенной посадки, а в глазах застыло выражение задумчивости и долготерпения. Говорят, он был почти семи футов роста и способен пешком, загнать бизона. Хотел бы я повидать этого человека, как видел его Кэтлин; вот он идет ко мне или, быть может, удаляется прочь, один и на фоне неба.

XVI

Жил необычный зверь – бизон со стальными рогами. Однажды в степи на него набрел охотник как раз в том месте, где когда-то стояли рядом друг с дружкой четыре дерева. Человек и бизон вступили в битву. Лошадь охотника пала сразу, и тот взобрался на одно из деревьев. Огромный бык, опустив голову, принялся долбить дерево своими черными металлическими рогами. Вскоре дерево рухнуло. Но охотник был проворен – он спасся на втором дереве. Вновь ударил бык своими невероятными рогами, и вскоре дерево, треснув, упало. Прыгнул охотник на третье дерево. Он все время пускал стрелы в быка, но те отлетали, словно искры, от его черной шкуры. Наконец, осталось одно дерево, а у охотника – одна стрела. Тогда он понял, что гибель неминуема. Но тут послышался голос: «Каждый раз, прежде чем наброситься, бизон широко растопыривает свои раздвоенные копыта и бьет ими оземь. Только там, в развилке копыт, он и уязвим. Туда и надлежит тебе целить». Отойдя, бизон повернулся, расставив копыта, а человек приложил к луку стрелу. Прицел был точен, и стрела глубоко вонзилась в мякоть меж копыт. Огромный бык весь затрясся и рухнул, и сталь его рогов в последний раз блеснула на солнце.

*

Сорок лет назад жители Карнеги, что в Оклахоме, собрались вокруг двух стариков кайова, оседлавших двух рабочих лошадей, вооружившись луком и стрелами. Кто-то привел бизона, бедного ручного зверя, в котором не осталось и следа дикой природы. Под говор и смех старики молча ждали. Потом, по сигналу, бизона пустили на волю. Сперва он артачился, быть может, больше озадаченный, чем испуганный; лошадей же пришлось понукать, а затем быстро пустить вслед. Люди подняли крик, и, наконец, бизон, покружив, бросился прочь. Старики погнались вслед и пропали вдали в огромной туче красноватой пыли. Но они загнали этого зверя и убили стрелами.

**

Как-то утром мы с отцом шли через Медисин-Парк обок небольшого стада бизонов. Была поздняя весна, и у многих коров появились новорожденные телята. Неподалеку в высокой траве лежал бычок. Масти он был красно-оранжевой, хрупко-красивый в своей недолгой жизни. Мы приблизились, как вдруг с устрашающим видом у нас на пути встала корова, нагнув огромную черную голову. Затем она бросилась на нас, а мы, развернувшись, по мчались прочь что было мочи. Она вскоре остановилась, и я думаю, что большой опасности нам и не грозило. Но весеннее утро было глубоким и чудным, а сердца наши бились быстро, и мы познали тогда, что значит жить.

Сталь его рогов в последний раз блеснула на солнце.

XVII