Путь, исполненный отваги

«Двух Толстых она таки допустила!» — возразил он тогда, на что последовал эффектный укол. Мол, исключения лишь подтверждают закономерности. А средний палец тебе в зад!

— Чего это тебя перекосило? — спросила Инга, уже минут пять наблюдавшая за ним.

Он огляделся вокруг. На столе стояла нехитрая закуска. В нынешнее время деликатесы достать непросто, даже если у тебя есть деньги. Поэтому в качестве закуски предлагалась порезанная на ломтики копченая колбаса, баночка шпрот, несколько помидоров и опята прошлогоднего засола.

— А где Ростислав? — удивился Кеша. Отсутствие Каманина удивляло.

— Не обращай внимания. Он пошел настраивать телескоп и полночи будет пялиться на Марс. Видел бы ты, как он переживал, что Великое противостояние пришлось на 1988 год, а не на 1989-й, когда он приобрел этакое чудо оптики. Зато уж 2004 год он надеется встретить во всеоружии.

— Это что, год следующего противостояния? — блеснул парень своей догадливостью.

— Угу! Вон, видишь холодильник?

— Вижу.

— Достань оттуда бутылку. Достал? Открывай, а я сейчас рюмки протру.

— А что, вина никакого нет? — удивился Иннокентий. Он не привык, чтобы женщины пили крепкие напитки.

Инга подошла к нему, приняла из рук запотевшую бутылку и, ловко свернув пробку, разлила по рюмкам.

— Я, дорогой товарищ Кеша, пью исключительно продукт переработки злаков. Производные виноградного сока меня не возбуждают.

У Симонова похолодело внутри. На что намекает эта красавица? Ладони его вспотели, и он едва не пролил водку. Внимательно наблюдавшая за ним Инга улыбнулась улыбкой белокурой бестии и произнесла тост:

— За решительных и талантливых мужчин. За тебя, Симонов! — и, мерзавка, на одном дыхании выдула чарку.

Последовав ее примеру, Иннокентий обнаружил, что она уселась с ним рядом на тахту и намазывает бутерброд.

— Держите, молодой человек! — сказала она, положив на масло пару шпротин.

— Спасибо, — промычал Кеша. Он одним махом откусил треть и заработал челюстями. Инга со спокойным лицом медузы Горгоны наблюдала за ним.

Сама она ограничилась кусочком колбасы. Увидев, что он покончил с бутербродом, разлила вновь.

— Есть старая русская поговорка, про перерыв между первой и второй, — сказала она, — и я подозреваю, что это аксиома. Ты не прячься, словно улитка, в собственном теле! Для «звезды» ты слишком зажат. Кеша, я хочу выпить эту рюмку и еще парочку (моментальная ассоциация с Булгаковым), чтобы твои труды не пропали напрасно.

Иннокентий поднял рюмку.

— Наш скорбный труд не пропадёть! — шутливо ответил он. — Прозит!

В наступавших сумерках лицо Инги терялось, и сама она казалась недоступной, словно мираж в пустыне. Вот-вот уже старый умудренный караванщик потеряет голову и погонит верблюдов к несуществующему оазису, но выработанное годами чутье удерживает его на заданном курсе. Кеша точно знал, что этот оазис не его. К тому же пакостить хозяину дома он вовсе не намерен.

Девушка встала, подошла к камину и стала на коленки, растапливая его.

— Помочь? — предложил Кеша.

— Постараюсь сама управиться, — ответила она, — ты лучше наливай.

Он послушался. Дрова в камине вдруг занялись и весело затрещали. Раскрасневшаяся от жара и водки, Инга подошла к столу.

— Налил? — спросила она, глубокомысленно глядя на «насыпанную с горкой» рюмку. Парень кивнул.

«Сирена в спортивном костюме», — подумалось ему.

— Между прочим, третий тост — за любовь! — предупредила она. Лицо Иннокентия окаменело. Заметив это, Инга внимательно взглянула на него и произнесла: — Рассуждать о том, есть любовь или нет, это все равно что спорить про жизнь на Марсе. Но на Марс сейчас пялится наш общий знакомый, а нам остается только пить. Пьем!

— Пьем, — покорно повторил Кеша.

Осушив третью рюмку, Инга встала, подошла к старинному шифоньеру и извлекла из него гитару, возраст которой был весьма и весьма преклонным. Казалось, будто еще Антонио Страдивари шутки ради создал этот инструмент триста лет тому назад. Во всяком случае, так показалось Иннокентию.

— Сыграешь? — предложила девушка.

— На этой семиструнной клюке? — ужаснулся он. — Ты уверена, что ее не сперли из музея эпохи раннего Ренессанса?

— Извини, — усмехнулась Инга, — в восемнадцатом веке двенадцатиструнных не клепали.

— Да ладно. Сейчас настроим под шестиструнку и чего-нибудь сбацаем. Только, чур, меня извини! Здесь струны расположены узко — иногда могу ошибаться.

Бережно взяв раритетную вещь, Иннокентий провел рукой по ее лакированной деке. Вспомнив несколько аккордов для семиструнки, взял для пробы. Отличный звук! В старину умели делать вещи. Это вам не Серпуховский балалаечный завод. Он вынул из кармана рубашки свисток-камертон, выдающий «ми» первой октавы и настроил первую струну. Несмотря на почтенный возраст, колки двигались ровно, без скрипа и дребезжания, отличавшего даже лучшие борисовские изделия.

— Что значит ручная работа! — еще раз восхитился он.