Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

Для проверки качества настройки Кеша сыграл «Город золотой» — продукт созидания Франческо де Милано, Андрея Волконского, Алексея Хвостенко и Бориса Гребенщикова. Инга внимала с восторгом. Гитара вела себя прекрасно. Когда Кеша допел до конца, то обнаружил, что рюмки чудесным образом снова полны.

— Замечательная песня! — всхлипнула девушка.

— Угу! — пробурчал Кеша. — Тут вот еще намедни Вертинский Александр Николаевич (мир его праху) хорошо о любви спел:

Среди миров, в мерцании светил.
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, что я ее любил.
А потому, что мне темно с другими.
И если мне на сердце тяжело,
Я у нее одной ищу ответа.
Не потому, что от нее светло.
А потому, что с ней не надо света.

— И вправду замечательная! — всхлипнула Инга. — Мне срочно необходимо что-нибудь выпить. Пойду поставлю кофе, не то от водки я скоро совсем окосею. А в зайцы мне еще рано.

Пока она ходила и гремела туркой, Иннокентий пел песню Варшавского «Я ищу». По возвращении Инга услышала только последний припев:

Ищу я жизни суть,
И мне покоя нет.
Каков твой путь,
Каков твой путь?
Но я найду ответ!

— Иннокентий спокоен. Он понял, в чем суть: дева в бочке подштанники плещет. Он хватает ту деву за нежную грудь — средь небес черный ворон трепещет [5], — продекламировала она чуть заплетающимся языком. — Дорогуша, спой что-нибудь свое, а наше, исконно русское, оставь на другой раз.

— Так у меня свое больно мрачное, — попробовал отнекиваться парень.

— Можно подумать «Город золотой» — юморина! — хмыкнула Инга. — Давай, Рыцарь печального облика!

Иннокентий подумал. Затем еще раз подумал. Пожав плечами, он запел:

Вечереет. Одинокий
Путник, сгорбившись, идет.
Тяжело. А снег — потоком.
Через ноздри прямо в рот.

Так и шел, глядя под ноги,
Так он молчаливо брел:
Узкоплечий, невысокий,
Крючковатый, как орел.

Черной мантией укутан
Весь: от ног до головы.
И с прошедшим днем попутан,
А быть может, нет, увы!

Тяжкой поступью он крался,
Невзирая на метель.
В его облике остался
Так прошедший быстро день.

Тот, который так любила
Ты за солнце и за свет.
Как давно все это было!
Миновало столько лет.

Я один. Я — одинокий.
Я бреду упрямо вдаль.
Тяжело. И снег глубокий.
На лице моем печаль.

— Ну, накрутил! — вздохнула девушка, когда песня закончилась. — Послушай, тебе ведь всего двадцать три года! Кто тебя так обидел, что ты рыдаешь этими стихами, будто тебе все сорок? У тебя хоть девушка есть?

— До сегодняшнего дня была, — честно ответил Кеша, — но исчезла. Оставила мне вот это произведение искусства.

Он протянул Инге клочок бумаги.

— Такая вот кода, — вздохнул он, — хорошо, хоть после выступления отдали. Виталик запамятовал. Вот ведь стерва! Подрассчитала, чтобы в самый ответственный момент мне эту записку передали.

— Ну как же, как же! — подхватила Инга. — Нужно ведь быть уверенной, что партизаны в тылах все мертвы. А то нам тогда не сносить головы.

— Кто это сказал? — встрепенулся Кеша.

— Я это подумала, — горько усмехнулась собеседница, — перестань ты, как Васисуалий Лоханкин, упиваться своим горем! Бери лучше деву за нежную грудь и веди куда положено.

Внутри Симонова вдруг стало холодно, как на Северном полюсе. Он проглотил огромный комок, что болтался где-то между душой и желудком, и промямлил:

— Или я что-то недопонял...

— Хватит! — решительно сказала Инга совершенно трезвым голосом и властно поцеловала его. — Я никогда не говорю намеками.

— А как же Ростислав? — сделал последнюю попытку быть порядочным парень. — Я — мужчина порядочный: в чужом городе не пасусь, а своего давно нет.

— Мы уже пару лет не спим, — вздохнула она, — у меня три аборта от него было. Представляешь, такие сперматозоиды у мужика, что переползают ко мне даже тогда, когда мы просто лежим рядом.

Она сняла с него водолазку и промурлыкала:

— К тому же мне нужен обычный парень, а не супер без недостатков. Ведь так хочется иногда оказаться правой!

Глава 10. Унтерзонне — Земля. 265. Рокировка (продолжение)