Путь императора

Ехали из усадьбы Ар-Шалага отяжелевшие, как обожравшийся тигр. Но почти все полагали, что остались в проигрыше. Многие из людей Фаргала, когда они с Мормадом наметили этот налет, ворчали. Боялись – не вернутся. Атаману – слава, а им – стрела в брюхо. Штурмовать укрепленное место – не купчишек трясти. Да и не какой-нибудь десятник Ар-Шалаг. Начальник стражи Нурты! И какой был начальник! А кто такой Фаргал? Удачливый мальчишка!

Но говорили об этом только меж собой, шепотом. Боялись эгерини. А пуще – Мормада. Подумать только, пяток лет назад дружок Фаргала на побегушках был у половины нынешних лесных братьев. Там, в Нурте. А нынче чуть что – за кинжал. Или за меч. Навострился в последнее время клинком махать – с эгерини каждый день не по одному часу мечами звенят. Большой Нож, тот и к деньгам равнодушен, и к людям своим, эгерини плевать, что о нем за глаза говорят или если кто монетку-другую припрячет. А Мормад – чистый зверь. Вон Горевестника намедни едва не прирезал за паршивый золотой. Атаман спас, сказал: не надо. И то – Мормад глядел, как кошка, у которой птичку из-под носа вытащили.

У Горевестника, на что тертый мужик, полдня глаз дергался.

Мормад ехал впереди, бок о бок с атаманом. За минувшие три месяца он вырос и раздался в плечах. Что делает с горожанином, да еще привыкшим промышлять по ночам, полный сезон лесной жизни! Лицо его тоже изменилось. Над верхней губой темнела полоска усов, волосы отпустил, подражая Фаргалу, и улыбаться научился в гневе так же, как эгерини, сужая глаза и раздувая ноздри. Но если у Фаргала улыбка выходила по-львиному грозной, то у Мормада – из-за острых зубов и костлявого лица – чисто волчий оскал. Что он, что Фаргал – как два лезвия меча. Железные парни, забудешь, что почти мальчишки. Впрочем, кто побывал в ручонках палача Владыки, у того юность кончилась. Довольно только взглянуть на спину эгерини или ступни Мормада, чтоб понять, каково им пришлось. Однако к палачу угодить может каждый, а вот прикончить его и сбежать – пожалуй, только колдун. Не говоря уже о том, чтобы прирезать всесильного Владыку.

Еще и поэтому эгерини побаивались и сторонились. Слыхали краем: у себя на родине он то ли жрецом был, то ли прорицателем, в общем, не чуждым волшебству. А колдун, он как: глянет недобро – и рука отсохнет.

Ехали медленно, позади хвостом тащились нагруженные вином и маслом возы, а лесная дорога – не проезжий тракт. Нервничали: Ар-Шалаг небось уже послал вестника в ближний город, и там спешно готовят погоню. А до цели еще миль тридцать: атаман вел не прямо, а криво, обходя обжитые области. К ночи рассчитывали выйти в укромную бухточку на берегу Карна, где ждало судно с доверенным капитаном. До ночи должны успеть. Но можно и не доехать. От обоза след – слепой увидит. Вся надежда на атаманову удачу.

– Надо было мне взять полдюжины ребят и остаться,– сказал Мормад.– Покараулил бы до ночи, а там, может, и погоню бы со следа сбил.

– Охой,– отозвался Фаргал.– Думаешь, Ар-Шалаг не увидел бы, что мы ушли? А увидел бы – что бы ты сделал со своей полудюжиной? Не бойся, он не сразу вылезет. Осторожный, засады побоится. Это раз. А потом, откуда ты знаешь, что старый леопард не ухитрился еще раньше послать вестника?

Как ни дорого было время, а пришлось сделать привал. Лошадям нужен отдых.

Вот тут-то, на большой поляне-вырубке, заросшей мягкой сочной травой и окруженной кустами ежевики, все и произошло.

Кто-то из разбойников ухитрился, несмотря на строгий запрет, стянуть бочонок с молодым вином, и, пока остальные разбивали лагерь, распрягали лошадей и жарили на вертелах свежую телятину, шестеро нурташцев, спрятавшись в кустах, высосали этот самый бочонок. И решили поразвлечься. Поэтому упомянутый выше Цепень отправился к одному из возов, где лежала, связанная, крестьянская девочка, и поволок ее в кусты.

Фаргал этого не видел, потому что расставлял караулы. Зато он услышал пронзительный, почти звериный вопль – и волосы у него на затылке зашевелились. Впервые за много дней он ощутил присутствие богини.

Эгерини ринулся на крик, отшвырнув попавшегося на пути разбойника, перемахнул через костер, затем проломился через ежевичные кусты – и обнаружил лежащего на лужайке Цепня, из-под которого торчали тоненькие голые ножки с грязными пятками. А вокруг – пятеро бывших нурташских воров, ожидавших своей очереди.

Фаргал схватил насильника за пояс и как мешок отшвырнул в сторону.

Эгерини увидел кровь, отпечатавшиеся на нежной коже неразвитой груди чешуйки панциря, закатившиеся глаза… Неужели из-за этого крохотного существа его, Фаргала, коснулась богиня? Эгерини вгляделся в маленькое бледное личико с прокушенной губкой… и увидел свою названую сестру, дочку Большого и Мили. Нет, конечно, это была не она, но…

– Ты чё, атаман? – Цепень наскоро завязал штаны и теперь, раздувая ноздри, глядел на эгерини.– Чё ты лезешь, а? Чё ты лезешь, ослиная ляжка? Ежели сам не мужик, дерьмо кошачье, другим не мешай, ты понял?! – брызжа слюной заревел Цепень.