Выросший на берегу Урзани за каких-нибудь три-четыре года Матибу-Тагал был, как и большинство городов, возведен не на пустом месте. Еще несколько столетий назад на каменистых холмах, до которых не могли добраться сезонные разливы могучей реки, берущей начало в предгорьях Самоцветных гор, выходцами из Саккарема была заложена крепость Месинагара, превратившаяся впоследствии в шумный цветущий город, изобиловавший красивыми каменными зданиями и храмами, посвященными Матери Всего Сущего. Месина-гарцы успешно торговали со степняками и западными горцами, широкие плоскодонные суда их спускались по Урзани до Умукаты, а оттуда изделия местных ремесленников, погруженные на корабли заморских купцов, отправлялись в Саккарем, Халисун, Аррантиаду, Мо-номатану и на архипелаг Меорэ. Небольшое, отлично вооруженное войско не только не позволяло кочевникам приближаться к стенам города, но и само частенько устраивало вылазки в Вечную Степь, дабы разжиться скотом и рабами. Маленькие крепостцы были выстроены у подножия Самоцветных гор, дабы охранять меднорудные шахты и золотоносные прииски, разрабатывавшиеся у истоков Урзани.
Конец процветанию Месинагары положило нашествие Гурцата Великого, полчища которого, обложив город, повытоптали окрестные поля и огороды, повырубили сады и после длительной осады сокрушили стенобитными машинами ворота городских укреплений. Ворвавшаяся на улицы Месинагары орда учинила столь страшную резню, что даже после ее ухода на северо-восток город не ожил и не возродился подобно Фухэю и Умукате Немногие уцелевшие жители покинули дымящиеся руины, и две сотни лет места эти посещали только кочевники, весьма, впрочем, неохотно разбивавшие свои шатры вблизи зловещих развалин.
Между тем время показало, что месинагарские строители возводили здания не за страх, а за совесть, и когда Энеруги Хурманчак решил основать в Вечной Степи город, внимание его не могли не привлечь остатки крепостных стен, храмов и каменных зданий, густо поросших голубоватой полынью и серебристым ковылем, кустами розового ясноцвета и шиповника. Напрасно наи и тысячники совали в рот большие пальцы и бормотали что-то невнятное о древних проклятиях и мести мертвецов: советник Энеруги Имаэро, прозванный Длинным, Смешливый Энкай и другие ближайшие сподвижники поддержали Хозяина Степи, и вереницы рабов потянулись к развалинам древнего города, чтобы воздвигнуть на их месте Матибу-Тагал — столицу зарождающейся в кровавых схватках империи. Степняками, захваченными во время боев с племенами, не желавшими признавать владычества Хурманчака, руководили разумеющие в строительном деле беглецы из Саккарема: сначала те, кто не поладил с шадом Менучером, а затем и те, которым, после смерти его, нечего было ждать милостей от взошедшего на опустевший трон Мария Лаура.
Кочевники оказались скверными строителями, но рабы из захваченных Энеруги приморских городов понимали толк в работе с камнем и быстро научились у саккаремцев строить глинобитные хижины. Матибу-Та-гал рос быстрее, чем молодые побеги бамбука. Грязный, не слишком красивый, с аляповатыми порой зданиями, в которых привезенные, скажем из Умукаты, мраморные колонны подпирали деревянную, крытую соломой крышу, это был тем не менее большой богатый город, и сердцем его, безусловно, являлся дворец Хурманчака, построенный на месте древнего храма Богини — Матери Всего Сущего. Огромное святилище, возведенное некогда с особой добротностью, пострадало меньше других домов и, отремонтированное и обстроенное со всех сторон дворцовыми службами и флигелями, производило впечатление даже на Батара, мысленно окрестившего Матибу-Тагал кучей дерьма.
Не то чтобы дворец Хозяина Степи ему нравился, но столь грандиозного и столь безвкусного сооружения Батару в самом деле видеть прежде не доводилось, и он не мог не признать, что обитель Хурманчака была дерьмом отборным и чрезвычайно дорогостоящим. Белый известняк Фухэя, розовый ракушечник Дризы, мраморы и травертины Умукаты, граниты и песчаники Самоцветных гор — все лучшие материалы, до которых способен был дотянуться Хозяин Степи, пошли на строительство и отделку этого здания, украшенного к тому же доставленными из захваченных городов бронзовыми и каменными скульптурами. В работе над фасадами этого чудовищного сооружения, слепленного, казалось, из дюжины разномастных зданий, приняли деятельное участие художники-мозаисты, позолотчики, чеканщики и камнерезы, трудившиеся, судя по всему, без единого плана и потому создавшие нечто невыразимо яркое, кричащее и, по мнению степняков, прекрасное, а на вкус Батара — отвратительное. Что-то подобное ожидал он увидеть и в покоях Энеруги Хурманчака и был несколько удивлен, когда, миновав множество полутемных коридоров, очутился в просторном помещении, начисто лишенном каких-либо украшений, если не считать бронзовых чаш-светильников на облицованных желтым туфом стенах.