Путь-дорога фронтовая

— Мне только что звонил Востряков. Документы готовы и посланы нам, — лаконично сообщил он.

— Ах, он вам уже звонил, мне, представьте, тоже. Удивительный молодой человек, он так близко принял к сердцу нашу поездку. Вы полагаете, теперь неудобно отказываться?

— Полагаю, что да. А впрочем, как вам угодно…

— А вы?

— Я готов поехать.

— Позвольте! Но ведь это значит завтра… А у нас ничего не собрано. Что мы будем делать? Что мы будем делать? И Агнии Петровны нет. Ушла в магазин… С чего начать… С чего начать…

Толстяк бегал по комнате, хватая вещи, как будто хотел таким образом включиться в стремительный ход событий.

Еще больше сумятицы внесло появление Катеньки Корсунской и ее тетушки, точнее, сумятицу увеличила Катенькина тетушка, весьма общительная особа, обладавшая невероятным темпераментом.

Скромность Катеньки можно отметить с первых же минут ее появления. Поздоровавшись с артистами, она спокойно отошла к стене и стала рассматривать фотографии Петра Петровича в его многочисленных ролях, как будто все происходящее ее не касалось.

Мария же Феоктистовна (так звали тетушку), стремительно влетев, точнее сказать, впорхнув в квартиру Петра Петровича, расцеловалась с обоими актерами и сразу же заговорила, затараторила, перескакивая с предмета на предмет и не давая никому вставить слово:

— Все так неожиданно! Я говорю Катеньке: какое-то недоразумение! Состав бригады? Такие-то. Не верю. Меня убеждают. Не верю, не верю. Вдруг сегодняшний звонок этого очаровательного Вострякова… Он, не правда ли, очарователен?.. О боже, Катенька на фронте!.. Не могу себе представить. Все время в окружении мужчин. Разве трудно вскружить ей голову? Петр Петрович, Иван Степанович, только под ваше покровительство! — бросалась она от одного актера к другому. — Иначе не пущу! Нет! Нет! Единственное мое сокровище… Но как же в дорогу?.. Катенька так беспомощна… Я надеюсь только на вас, только на вас! Почему не взяли меня? Со мной бы не пропали. Я умею требовать условия. Нельзя ли похлопотать? Катенька, об одном прошу — не влюбляйся! Без моего совета ничего не предпринимай! Я тебе вместо матери. Иван Степанович, Петр Петрович, держите ее в руках, не позволяйте, ах, не позволяйте ей своевольничать!

В защиту девушки пришлось вступиться Петру Петровичу.

— Голубушка Мария Феоктистовна, — просительно воззвал он, прижимая руки к груди. — Напрасно вы так говорите. И я, и Иван Степанович знаем Катеньку. Если бы у меня была когда-нибудь дочь, я хотел бы, чтобы она была похожа на Катеньку.

— Вам, мужчинам, никогда не разобраться в тайниках женской души. Никогда! Никогда! — протестующе замахала руками Мария Феоктистовна, как бы отстраняя мужчин от решения женских дел. — О боже, завтра вы уже едете. А у Катеньки чулки не заштопаны…

Суматоха сборов продолжалась два дня и две ночи. Артисты смогли, и то с трудом, выехать только на третий день, приводя в отчаяние своими отсрочками Вострякова. Бедный малый совсем сбился с ног, «оформляя, утрясая и организуя». Оказалось, что надо взять с собой и то, и это, и пятое, и десятое. Горсовет выделил для бригады старую эмку. Ее заполнили вещами. Тут были и чемоданы с костюмами, и несессеры, и двустволка Ивана Степановича. Но за дело взялась Катенька Корсунская — она по-хозяйски отобрала самое необходимое, а остальное пришлось оставить.

Однако поездка чуть не сорвалась: не находилось подходящего шофера. Большинство шоферов ушли на фронт, оставшиеся в тылу были на счету. Выручила неистощимая энергия Вострякова. Он разыскал какого-то малого, у которого оказались права шофера. Этот малый был забронирован от мобилизации как незаменимый хозяйственник. Забегая вперед, скажем, что только через горсовет добились откомандирования его в распоряжение отдела искусств. Малый был высокого роста, довольно нескладный, с развязными манерами видавшего виды человека. Глаза навыкате, лихой рыжий чуб выбивался из-под шапки, на руке кольцо с камнем бутылочного цвета. По его словам, он исколесил весь Карельский перешеек во время войны с финнами. Правда, в то время, по некоторым непроверенным сведениям, он работал кладовщиком в Ленинградском военторге, но не будем высказывать скороспелых суждений. Подождем фактов. Мало ли что можно наговорить на ближнего! Будем брать пример с Петра Петровича: в людях он всегда видит их лучшие, а не худшие стороны. Шофер сразу же покорил его сердце своей военной опытностью.

— Взять, например, мины… Чепуха! — бесшабашно сдвигая шапку на затылок, делился он своими познаниями. — Конечно, другим они, может, покажутся в новинку, а я навидался этого добра. Приходилось даже проезжать по ним.

— Что вы говорите! И не страшно?

— Привычка! — пожал плечами шофер.

— Какой ужас! — прошептал Петр Петрович, на лице его отразилось самое искреннее сочувствие. — Сколько вам пришлось пережить!

— Это что. Бывали положеньица и похуже! — пренебрежительно махнул рукой шофер.

— Неужели бывали?

— Бывали. Выкручивались!

Проникнувшись к нему полнейшим уважением, Петр Петрович проговорил со смущенной улыбкой: