Путь чести

Вода уходит. Испанцы приближаются. Но видно только разномастных пикенеров и небольшой кавалерийский отряд, а аркебузиры, видимо, выдвинуться вперед на берегу.

Выстрелила пушка. Затем вторая. Испанцы молча заполнили пробитый строй. Грозно звучал кожаный барабан.

Я ошибся.

Никаких аркебузиров выдвигаться не стало. Терция лихо опустила копья и сходу пошла в атаку прямо через обмелевший брод. Только брызги с мокрым песком полетели в нашу первую линию.

— Пехота! Копья! — прозвучало впереди нашего строя, но было уже поздно. Наши мушкетеры успели дать только один залп, а терция, перешагивая через павших соратников, ударила копьями во фризских пехотинцев, выбивая их.

— Залп! — прозвучали редкие выстрели мушкетеров.

— Держать строй! — надрывается командир. — Стрелять по готовности!

Выстрелов стало больше, но испанская пехота шаг за шагом теснит наших солдат. Невольно вспомнились воины Александра Великого. Когда-то его непобедимая фаланга поставила на колени половину мира.

— Рейтары вперед! — прозвучал приказ, потонувший в криках.

Я увел коня влево, туда где на нашу пехоту наседал отряд испанских кавалеристов.

Выстрел!

Испанец завалился лицом в конскую гриву.

Я отмахиваюсь мечом он второго, и Лермонт втыкает лезвие ему прямо в шею. Мой клинок бьет в лицо зазевавшегося молодого испанца. Лицо смерти всегда ужасно.

Ненавижу рубку!

Выстрел!

Кавалерист с испанским гербом заваливается под ноги нашей пехоты, которая продолжает отступать под напором терции. Мертвый падает на мертвого. Пехотинцы противника даже шаг не сбили.

Вот она испанская ярость!

Нет уж! У меня для вас есть моя личная ярость, господа испанцы!

Я наотмашь рублю по лицу очередного противника и разворачиваюсь к следующему. Пистоль пыхнул вхолостую, и я чуть было не пропустил удар палашом. Выручил Леромонт. Его пистоль не дал осечку, и тяжелая пуля свалила моего противника с коня.

Проклятье!

Рядом идет яростная рубка. Конный отряд испанцев подвергся настоящему истреблению, но вот терция давит голландскую пехоту как ноги итальянских мастеров виноград для своего вина.

— Эскадрон! Бьем во фланг! — я поднял меч, но вынужден закрыться от удара в лицо. Гарда испанского палаша больно ударила в поднятое предплечье. В ответ я врезал рукоять райтшверта, угодив навершием по носу противника! Тот громко хрустнуло, испанец завопил от боли, потянувшись руками к лицу — я же схватил его за ворот кирасы и сбросил с коня в песок.

Вокруг царит кромешный ад. Никто не слышит моей команды. Пушки успели сделать только два выстрела, настолько стремительной атаковали испанцы. Артиллеристы уже погибли.

— Бам! Бам! — бьет барабан.

— Да будь ты проклят! — я стреляю в барабанщика, но его перекрыл пехотинец, пуля попала тому ровно в грудь.

Не тот.

Я вскидываю еще один пистолет, но боковым зрением замечаю, что Лермонта теснят два противника. Пистоль выплюнул пулю, которая вошла в плечо испанца сбоку. Того отбросило влево, под ноги пехоте. Джок мощным ударом снес голову своему основному противнику. С кавалерией испанцев было кончено.

— Эскадрон! Перестроится! Бить во фланг! — я заорал так, что казалось, потеряю после такого голос. — Бейте сбоку!

Мои солдаты ударили во фланг терции. Но поздно. Пехота вместе с аркебузирами дрогнула и побежала. Но бегство стало смертельным, длинные испанские копья прекрасно добивают развернувшихся и бегущих голландцев.

— Бам! Бам! — отбивает смертельную дробь барабан.

Мушкетеры пытаются отстреливаться. Командира нигде не видно. Началось беспорядочное бегство.

— Стоять! — я, беспорядочно нанося уколы испанским пикенерам, рву глотку в надежде, что хоть кто-то послушается.

— Шотландцы! Стоять насмерть! Buaidh na bas! — вспоминаю я фразу на гаэльском.

Раздается рев шотландских рейтар, такой, что даже терция останавливается. Мы усиливаем напор. Под лучами яркого солнца бьются и погибают мои упрямые товарищи. Лужи на песке стали красными.

Но сделать уже ничего нельзя. Пехоту Соединенных провинций истребили почти полностью, мушкетеры бьются в рукопашную. Тут и там моих рейтар стаскивают с лошадей и добивают на земле. Справа от меня неизвестно откуда взявшийся кавалерист противника обрушивает рукоять палаша на голову Лермонта.

— АААА!!! — я реву как загнанный зверь. Пуля из последнего пистоля попадает в челюсть наездника и просто сносит ее, испанец заваливается на спину коня в беззвучном вопле. Рядом бьются кавалеристы. Испанцы шаг за шагом наступают.

— Бам! Бам!

Да разрази тебя гром! Жаль пули для этого барабанщика не осталось.

— Лермонт! — я направляю коня вперед, но он встановится как вкопанный, а меня грубо стаскивают с него вниз. Я кручусь волчком чтобы короткий меч не проделал в моей голове дыру и оказываюсь на ногах.

Ненавижу рубку!

Отмахиваясь райтшвертом, я отступаю к месту где должен был быть оглушенный Лермонт.

Лишь бы был жив! Лишь бы был жив!

Переживал за грудь, а пропустил удар в голову. Ирония жизни во всей своей красе. Пусть оглушен, но бы был жив.

Я отбиваю испанское копье и бросаю дагу. Клинок входит точно в грудь незащищенного доспехом испанца.