Путь "Чёрной молнии"

В день предстоящего свидания, майор — оперативник заступил на суточное дежурство. После обеда, капитан Брагин вывел подследственного Воробьева из камеры и передал в руки майора. Сашка даже не догадывался, что ожидает его в последующие минуты, а только подумал, что его вызвали к следователю. Но когда его вывели со спецкоридора, и провели по этажам, он стал теряться в догадках. Его посадили в одиночный бокс, приказав соблюдать спокойствие. Ждать пришлось долго, он стал проявлять нетерпение, и хотел уже постучать в дверь, как открылся смотровой глазок, и кто-то тихо произнес:

— Сиди тихо. Так надо, скоро за тобой придут.

Сашка, не предполагая, что его ждет что-то особенное, отнесся к просьбе настороженно: «Что там менты задумали? Держат полдня в боксе, если бы в карцер направили, давно бы уже посадили».

Дверь открыл сержант и резко произнес:

— Руки за спину, лицом к стене. Иди вперед.

Он повел Сашку коридорами, затем, спустившись на этаж ниже, завел в узкую комнату, посредине которой располагался стол и два стула.

— Сиди здесь и жди, — приказал охранник и закрыл дверь. Ждать пришлось минут пятнадцать. Щелкнул замок открываемой двери и в комнату вошла Сашина мама. Сопровождавший ее майор предупредил:

— У вас один час, потом сержант уведет тебя назад в камеру. Постарайся, чтобы никто об этой встрече не узнал, иначе у меня будут крупные неприятности.

— Спасибо гражданин майор. На этот счет, можете не переживать, все будет тихо, — заверил его Саша.

Как только дверь закрылась, сын остался наедине с матерью. Она бросилась к нему в объятия.

— Сынок, Сашенька, милый мой…

— Мама, мама, дорогая моя мама!

— Сашенька, как я по тебе соскучилась.

Слезы текли по ее щекам.

— Мама, не плачь, не надо, прошу тебя.

— Родной мой, как я за тебя переживаю.

Катя, обняв его стояла и никак не могла успокоиться.

— Мамуль, не надо плакать, успокойся.

— Не буду сынок, все! Сейчас я успокоюсь.

Они сели напротив друг друга.

— Как ты возмужал, тебя не узнать, ты стал такой большой, — радовалась она, обласкивая взглядом сына.

— А ты, все та же, ничуть не изменилась.

— А что со мной сделается, это я иду к старости, а ты растешь.

— Ну, о какой старости ты говоришь, ты у меня самая молодая и красивая мама, — он поглаживал ее руку, как когда-то она сама любила его успокаивать, — мам, наверно твой знакомый помог со свиданием?

Саша поднес палец к губам, давая понять, что их могут прослушивать. Она кивнула.

— Да — да, конечно, я все поняла. Саша, расскажи, что у вас там произошло? Почему тебя обвиняют в тяжких преступлениях?

— Во многом обвиняют. Конкретики мало, в основном стараются навязать то, чего по большому счету не было.

Чтобы сильно не волновать мать, он рассказал вкратце, упуская серьезные моменты, о которых ей не стоило знать.

— Что же теперь будет, сынок?

— Будет суд.

— Ты понимаешь, что кое-кому из вас грозит высшая мера, — ее глаза стали наполняться слезами.

— Мам, я никого не убил. Нам пришлось отстаивать свои права, мы защищались, иначе в той ситуации нас бы искалечили. Многого не могу рассказать — это выглядит жутко. В показаниях я вынужден стоять на своем, а по-другому меня могут подвести под расстрельную статью. Мам, что бы тебе там не наговорили, как бы вам не преподносили, что мы убийцы и бандиты — не верь. Наша доля вины есть, не отрицаю, но власть повела себя еще хуже. Теперь все в их руках, нас стараются разобщить и половина тех, кто принимал участие в бунте, уже стали предателями. Пожалуй, ты можешь за меня гордиться, в тяжелый момент я не стал предавать своих друзей и доносить на них. Я остаюсь со своими товарищами до конца.

— Ты всегда был таким, я не помню такого случая, чтобы ты прошел мимо чьей-то беды. Саша — Саша, ну почему судьба к нам так не милостива, почему мы иногда страдаем за кого-то?

— Мам, люди вокруг разные, я начал здесь понимать, что всех не обогреешь, но пройти мимо несправедливости не могу. Я не сторонник убийств, и потому отношусь к властям с презрением, они доказали нам, что могут быть палачами. Я противник драк, но здесь с моим характером, иначе не выживешь, мне всегда приходилось отстаивать свои взгляды.

— Вот я и говорю, что участь тебе нелегкая досталась.

— Мам, я не могу иначе, поверь. Жить, зарыв в песок голову, подобно страусу и ничего не замечать — это не для меня. В тюрьме столько творится несправедливости. Я вспомнил твой рассказ, как вы с отцом познакомились. Много изменилось с тех пор? Я думаю, что нет, как власть была деспотичная, такая и осталась. Беспредел в первую очередь исходит от администрации, а чтобы нас услышали там — наверху, нам необходимо было громко о себе заявлять.

— Вот вы и заявили…

— Мама, никто не ожидал таких последствий. Мои друзья погибли. Мне тяжело об этом вспоминать, я никогда бы не подумал, что в нас станут стрелять, а потом калечить. Хотя сейчас начинаю понимать, что во многом, мы тоже были не правы. В своей жизни я мало видел смертей, и потому так остро воспринимаю гибель своих товарищей.