Путь аргоси

Затем она поворачивалась на сто восемьдесят градусов по часовой стрелке и дико жестикулировала, словно припадочная. Она валилась на колени, размахивала руками и стонала:

– Восточный ветер! Восточный ветер предупреждает, что на этой дороге нас ждут кровь и огонь!

Ладно, во-первых, западный и восточный ветры никак не могут дуть одновременно. Во-вторых, я никогда не понимала, почему Старую Мамту так уважают в клане; ни один ветер, с которым она беседовала, так и не сообщил, что на нас идут боевые отряды джен-теп. Можно было подумать, что ветры сочли столь мелкие детали несущественными.

Короче говоря, я никогда не испытывала особенного почтения к Старой Мамте. Да и вообще ни к кому, заявлявшему, будто он понимает, какие пути ведут к убежищу, а какие – к катастрофе. Почему же я была так уверена, что путь, которым я шла той ночью с Ариссой, всё разрушит?..

– Не отставай, – сказала она, исчезая в узком проходе между двумя старыми зданиями. Они были известны как «бесхозные», потому что констебли никогда не патрулировали эти бедные захудалые кварталы.

Мои предки-медеки считали, что великая архитектура должна вплетаться в природный ландшафт и воздвигаться вокруг него. Это не значит, что мы спали под кустами и проводили дни в поисках орехов и ягод. Мы жили в городах. Великолепных, роскошных городах. Но наши города текли среди лесов и между гор. Вместо того чтобы строить плотины, мы перебрасывали мосты через реки. Вместо того чтобы рубить вековые деревья, мы возводили свои дома между ними, и ветви прикрывали наши дворы как навесы. Когда один из наших городов разрастался настолько, что переставал вписываться в ландшафт, молодые кланы уходили в поисках новых мест для поселений.

Иногда я задавалась вопросом, смотрят ли люди Дарома на свои города с таким же чувством изумления и гордости. Возможно, полное уничтожение лесов, корчевание каждого древесного корня на территории во много миль, уничтожение любой скалы, которая совершила непростительный грех, позволив себе подняться над идеально ровными улицами и переулками, – всё это было их способом наведения порядка в хаотичной вселенной. Возможно, они считали, что природа осознала свои недостатки и создала людей, дабы они придали ей форму, способную явить миру всё её ранее скрытое великолепие. Если так, кому-нибудь придётся объяснить мне, в чём смысл трущоб.

– Ни один джен-теп никогда допустит, чтобы его застали врасплох в таком убогом районе, – сообщила я Ариссе, когда мы крались по немощёному переулку, известному как улица Плакальщиков.

Мы шли мимо многоквартирных домов, которые десятилетиями строились один на другом, пока весь квартал не начал неустойчиво раскачиваться. Казалось, достаточно вынуть один кирпич, чтобы все развалюхи рухнули.

Арисса резко повернула направо, под «бабушкин мост». Это несуразное сооружение было сделано из досок и верёвок и прикреплено болтами к окнам для создания дополнительных комнат, которые как пустулы цеплялись за стены здания. Обычно такие комнаты предназначались для старых бабушек и дедушек – отсюда и название. Вскоре те, кто живёт в квартирах на противоположной стороне переулка, подумают о том же самом. И тогда две неустойчивые постройки сольются воедино, поддерживая друг друга. Возможно, это позволит им простоять, не рассыпавшись, ещё несколько лет.

– Учёный прячется от нашего клиента, дура, – резко сказала Арисса. – Вероятно, он думает, что сможет отсиживаться здесь, пока его джен-тепские друзья не помогут ему ускользнуть из города.

Это звучало вполне разумно… при условии, что вы никогда не встречали джен-теп и понятие не имели, насколько они презирают все другие народы – особенно низшие классы этих варварских обществ. К тому же, как и у доброй Старой Мамты с её трясущимися руками, у меня было дурное предчувствие.

Наконец мы остановились у расхлябанной двери с ржавыми петлями. Она находилась в задней части четырёхэтажного дома с заметно проваленной крышей. Я задержала дыхание, пытаясь успокоиться. Арисса глянула на меня, прищурив глаза.

– Что-то случилось?

Я покачала головой. Для беспокойства не было поводов – я просто боялась, что у меня не хватит мужества сделать работу, ради которой мы сюда пришли.

– Может, тебе не стоит ввязываться? Возвращайся на Чёрный галеон. Встретимся там, когда всё будет кончено.

Никогда прежде я не слышала, чтобы Арисса предложила кому-то уйти, когда сделка уже заключена.

– Ты меня жалеешь? – спросила я. – Или просто думаешь, что я не справлюсь?

Я ожидала какой-нибудь заумной шуточки или пренебрежительного фырканья, но Арисса просто смотрела мне в глаза. Она выглядела серьёзной. Почти грустной.

– Там, в нашей комнате… я не должна была говорить такие вещи. То, что мы здесь делаем… я не хочу, чтобы тебе было больно, внутри или снаружи. Вот и всё.

В двух предложениях таилось больше сомнений и беспокойства, чем демонстрировала Арисса за весь прошедший год. Она не несла ответственности ни за кого, кроме себя. Если вы пошли за ней и пострадали – это был ваш выбор и ваша проблема.